Надеяться на качество собственных текстов, не владея ни одним иностранным языком — все равно, что считать себя великим любовником, никогда не покидая миссионерской позиции.

Лето девяносто четвертого года мне довелось провести на Крите, в институте прикладной математики, в тесных рамках студенческой практики. Непосредственно перед отлетом, кто-то большой и умный, обладавший несомненным даром оратора и популиста, буквально вдогонку сказал мне: «ты там купи мотоцикл – это будет дешевле, чем на транпорте ездить».

Я многозначительно кивнул и устремился в жару летней Греции.

Институт располагался в Ираклеоне. Буквально под боком, в пяти километрах (пояснение для москвичей: Греция – страна маленькая, но гордая, поэтому там возможно существование города в пяти километрах от столицы) от Ираклеона находится город Кноссос. В Кноссосе, говорят, когда-то давно жило страшное чудище, собранное из подвернувшихся под руку Миносу запчастей. Поэтому голова плохо привинчивалась к туловищу, и на почве постоянно сорванной резьбы этот монстр жрал невинных отроков и отроковиц в неимоверных количествах.

Когда проблему нельзя решить, грамотные власти её скрывают. Властью в то время по праву считались депутаты Олимпа, которые загнали ни в чем не повинное чудовище в специально отстроенный (Юрий Михалыч, дальше не читайте!) по такому случаю лабиринт, и выбросили ключи в Стикс. Но минотавр (а это, да! – был таки он), как и подобно всякому инвалиду-диссиденту быстро снискал почет и уважение среди простого народа. И простой народ окрестных деревень и сёл, в непроизвольном подражательстве кумиру, принялся отстраивать свои и без того геометрически небрежные ареалы – в точном соответствии с лабиринтом.

Я мог что-то напутать в историческом аспекте, но глубинную суть метафорой не испортишь – по традиции, в Ираклеоне даже местные жители обязаны заблудиться как минимум дважды в день. Что уж тут говорить о приезжих!

Итак, я прибыл, разместился в любезно выделенных институтом апартаментах, и ленивой рысцой потрусил покупать мотоцикл.

В первом же магазине меня подстерегали неожиданные трудности. Чтобы купить мотоцикл, будучи нерезидентом, в Греции на тот момент была необходима как минимум годовая рабочая виза. Также требовались права (сюрприз!) категории «А». У меня из перечисленного были только деньги и напор. Продавец, к счастью, совсем не говорил по-английски. Я, спустя пять часов после прибытия в страну, беглым греческим тоже блеснуть не смог. Ситуация заходила в тупик.

И тут я вытащил пачку денег. Не в том смысле, что я меценат и крез – но в том лишь, что подъемные мне заплатили тысячными купюрами, а тысяча драхм на тот момент равнялась примерно четырем долларам. Общий язык был найден, и спустя час я уже парковал изрядно побитую жизнью и морской солью «Хонду» у собственного дома. Правда, у меня не было документа, подтверждающего право владения (нет визы – нет документов!). Но разве это меня хоть сколько-нибудь беспокоило?

Прошло месяца два. Я чуть-чуть насобачился по-гречески, по крайней мере понимал, о чем речь. В институте случился какой-то внеочередной праздник, я отхлебнул коньячку, а потом мы посидели в каком-то кабаке на берегу моря – и я выпил немного кружек пива. Настало время ехать домой.

Ираклеон, как я многословно успел заметить тремя абзацами ранее, подобен лабиринту. Сходство намеренно усугубляется городскими властями, которые любят играть в игру «где бы еще повесить знак „одностороннее движение”». Поэтому дорога от въезда в город до дома – может занять полчаса, а может и две минуты – если случайно не обратить внимание на соответствующий знак. Я торопился, и стыдливо отвернулся, не заметив «одностороннее движение», мимо которого проезжал каждый день минимум по два раза. Через тридцать метров меня остановил полисмен, невесть откуда взявшийся на этой тихой, Богом забытой улочке. Я остановился и приготовился к худшему.

Наш разговор мог бы войти в анналы «Аншлага», буде произнесен со сцены, например, Ширвиндтом и Державиным. Я, тщательно дыша в строго противоположную от гаишника сторону (триста коньяка и три кружки пива, знаете ли, имеют свойство пахнуть изнутри организма), делал вид, что вообще не понимаю, что он от меня хочет. Говорил я на ломаном русском, подстраховываясь от того, что он в школе изучал наш прекрасный язык, и хоть что-то разберет из моего бормотания. Он на и без того экспрессивном греческом, безумном полуанглийском и совершенно фантастическом австрийском (или бельгийском, я не разобрал). Мы, как это ни прискорбно, не понимали друг друга.

И тут навстречу нам подъехал огромный бьюик, из окна высунулся сияющий улыбкой грек, ткнул в меня золотым перстнем грамм на шестьсот, и сказал полисмену фразу, после которой произошло чудо. Уставший от бесплодных монологов полицейский вздохнул, и взмахнул жезлом, мол, езжай. И я спокойно поехал домой, обещая себе никогда больше не нарушать правил дорожного движения.

Сказал он примерно следующее: «ну чего ты доебался до него, не видишь, он же чучмек, он греческого языка не понимает!».