Этот город в гранит не просится,
и не в мраморе, и не в туфе он.
Но менты здесь на всех так косятся,
лихоборы – вообще алтуфьево!

Не фили, говорит, отрадное!
Не филю, у меня тут сходненская.
Друга жду, а зашёл в парадное –
потому лишь, что писать хочется.

Я лубянка, а он мне выхино.
Ой, плечо! А потом, крамольненько,
не скажу, что совсем – кирдык мне, но,
в протоколе уже сокольники.

Беговая – а он – царицыно.
Мне перово, укрыть где душу мне?
Улыбаюсь с прищуром Вицина…
Дома гусь под сметаной – тушино.

Люблино я здесь очень, верьте мне,
жизнь кладет, бывает, под танки нас…
Но в душе все так как-то ветрено,
и: останкино? – не останкино?

Дали шанс – беговая! Самая
часть души проснулась добрынинская.
Я ведь сокол, ведь – не динамо я.
И – бегом – где-то в сторону Рыбинска.

И живу хорошо, не объедки ем,
и зарплата вполне по-божески.
Весь в мехах, что твоя медведково –
не сдаётся натура волжская.

Мэр лужаек вздыхает трепетно,
в телевизоре – словно брат он нам!
Не скучаю совсем по репино,
хоть и спит там навек Ахматова.

Мне, конечно, давно бы выйти, но
остаюсь, потому что – родина.
Ну и пусть садоводство – митино.
Реагирую очень строгино.

И конечно же, здесь не вилы нам,
и над городом утром марьино,
и порою бывает свиблово…
Но зато не служу у барина.

Надо б жизнь изменить, чтоб круто, и
чтобы вдруг – в понедельник – наново...
А на сердце все как-то бутово –
на душе все тоже чертаново.

Вот и думаю: может, минская?
Может, курская? Может, пражская?
Прикипел я к тому, что близко мне –
только здесь я могу куражиться.

Только здесь тает время – вехами,
только здесь речь всегда – нагорная,
здесь варенье едят – орехово,

…Вот мое впечатленье спорное.