Вообще-то я не боюсь ездить на автобусах.

Я даже в самолеты вхожу без мандража. Если успеваю перед приглашением на посадку посидеть часик в баре.

Когда-то давно я, впервые оказавшись за границей, решил ехать из Софьи в Салоники на автобусе. Это был комфортный двухэтажный красавец, весь сверкающий и лоснящийся свежевымытым стеклом. Я, разумеется, забрался на второй этаж и сел на переднее сиденье. Я сидел прямо над водительским креслом, вся кабина была застеклена, поэтому, немного наклонившись вперед, я мог видеть водителя, лениво державшегося мизинцем правой руки за руль, приборную панель и прочие детали интерьера. Рейсовые автобусы по этому маршруту ходят ночью. Дорога там своеобразная. По одной полосе в каждую сторону. Отвесные стены сменяют обрывы. Прямых отрезков длиннее километра — просто нет.

Как я не поседел в ту ночь, для меня до сих пор загадка. Нашего шофера, видимо, когда-то не взяли в пилоты «Формулы-1», и он еженощно отыгрывался на сотне обосравшихся пассажиров. Я, напоминаю, сидел так, что мог видеть приборную панель. Когда стрелка спидометра переползла отметку «сто тридцать», я перестал на нее смотреть. Когда мы, наконец, приехали в Салоники, светало. Испытывая незнакомые доселе ощущения в области коленей, я вылез на свежий воздух, отдышался и с удивлением обнаружил, что мои губы непроизвольно двигаются. Я прислушался, и с изумлением разобрал какие-то «еси», «небеси» и «ёпанарот». С тех пор я слежу за артикуляцией.

Вчера же я просто сел в автобус на Тульской. И ничто не предвещало. До определенного момента. Точнее, пока мы не увидели впереди пробку.

Вообще-то, в начале девятого вечера на Загородном шоссе обычно немноголюдно. Но вчера все было не так. Мы увидели пробку.

И тут что-то произошло. Какие-то флюиды распространились из кабины водителя в салон. Я вспомнил запах той ночи, пятнадцатилетней давности, на пути в Салоники. Я сжал зубы и начал для надежности напевать Высоцкого. Про себя. Вполголоса и в три четверти мозга. Потому что оставшаяся четверть отказывалась игнорировать то, что мы выехали на встречку. Через две сплошные. На, если это неочевидно, рейсовом автобусе. Икарусе. С гармошкой.

На развилке Загородного и Севастопольского мы проскочили под мигающий желтый. Через сто метров — чудом увернулись от чего-то встречного. Точнее, что-то встречное, с фарами по пять копеек, увернулось от нас.

Скоро пробка кончилась, или, если быть до конца честным, — мы ее проскочили.

Я расцепил челюсти, зубы неприятно ломило. Приветливый женский голос, записанный на пленку в теплом, уютном помещении произнес:
— Севастопольский, 12.

В салоне висела напряженная тишина. И тут из динамиков разнеслось; баритонально, спокойно, с приятным армянским акцентом:
— Компания «Бритиш Аирвейз прощается с вами!»