Весна подкрадывается. Крадучись
 не услыхать и своих шагов.
Я зябну. Застят светило тучи.
 Снится климат чужих югов.
Кутаюсь в плащ, Накрываюсь шляпой.
 Петли вью шерстяным шарфом.
Грязным снегом апрель заляпан.
 И пустотою пугает дом.
Завтра проснусь. Искрится лучами
 небо — радужный бес, кричащ.
Я для того и не сплю ночами,
 чтобы чуть-чуть по тебе скучать.

Я остался таким же, как был. Только чуть повзрослел и побрился. Я бреду по дороге. Ковыль. Да осенние талые листья. Не кричу ни теперь, никогда, ни о чем. Приуныли кликуши. Лето, осень, сменяя года, выбивая в снега мою душу.

Не хочу ничего, кроме дня. Я в потемках свое обуглился. Вот уж третья эпоха меня подметает, как талые листья. Я себе все долги загадал. Не оставил ни весн, ни отдушин. Исполненье грядет и года еще выбьют в снега мою душу.

Я остался таким же, как был. Изменилось ко мне отношенье. Все — дотла. На мои корабли даже крысы глядят с отвращеньем. И звенели сирены. Вода ворожила меня до послушья. Я молился за дни. А года выбивали в снега мою душу.

И смеркалось. И ночь облегла как ночною рубашкой болото. Я проснулся. Душа обрела очертанья, хоть щупай. Но что-то...
 отошло. Я остался, как был. Я не брежу ни морем, ни сушей. На нулях. Закурю, и часы выбивают секундами душу.

То ли зима, то ли с ума я схожу. Светит луна. Ночь у окна. Зла не держу. Издали шел. Я хорошо помню свой путь. Рубится шов, тянется шелк, тянет мне грудь. Песен не петь, в ночь не успеть, жить — поживать. Больше уметь, дальше смотреть, радужней знать. Тянется нить — не разрубить, не разорвать. Жить бы и жить, нить перевить, стих переврать. То ли зима, то ли сама вера ко мне. Скоро весна сбудется нам. Смейся весне!

Я приношу несчастье. Как талисман. Я вызываю ветер, я верю снам. Я не люблю картины. Не вижу стен. Я приношу стесненье, как манекен. Что же еще? Отчего так саднит в груди? Пряди тоски, — погоди, ведь есть бигуди. Я приношу несчастье и уношу. Только не нужно помнить. Прошу, прошу.

Только не нужно верить. Я — атеист. Я люблю гранит. Ненавижу батист. Утро. Светает. Может, и — рассветет. Ночь сметает следы. И меня — сметет.

Утро дарит радость и надежду.
Вечер закрывает этот счет.
Как забытый всеми звездочет,
Я ищу звезду — созвездий между.
Я не видел сон — ни до, ни прежде.
Солнце мне главу не напечет.
Новый день — поставлен на учет.
Мода проявляется в одежде.

Утро пробивается лучами,
Тормошит, и будит, и зовет...
Все, что мной написано ночами —
Днем и дьявол сам не разберет.
Только ангел горя и печали
Тихо колыбельную поет.

Не остаться, не расстаться, не простить и не принять.
Ассигнациями — двадцать, серебром — два двадцать пять.
«На колечко разошелся!» — шебуршали за спиной.
С кем сошелся, кем пришелся, кто за мной?
Тлела с лета сигарета — затянуться б, раскурить...
Босиком-то, по росе-то — да простуду не схватить.
...
Расписаться и остаться. Растопить камин, себя.
И тихонечко признаться, я люблю тебя. Тебя.

Примите телеграмму. Просто пошлите имя.
 Конверт, пожалуй, не нужен.
Простая открытка. Прости меня.
 Без тебя стоит стужа.
Город осиротел. Снег холмами. Ветер.
 Там где нет снега — лужи.
А на улице — каждый день — вечер.
 Пошлите телеграмму, ну же!

Прошу немногого, о большем и не тщусь.
Пока горит меж пальцев сигарета,
пускай уходит в дым и пепел грусть,
иль радость и веселье были это?
Теперь не прочитать пролог, каков
бы ни был, сколько б ни писался.
Я раздарил свой хлеб, свой дар, свой кров.
В капкан попался, но не оклемался.
Сжигают свечи. Все вокруг обречены
на тихий бег минут в обличье стрелок.
А мы со временем вовне обручены
до крика, слез, дуэлей, перестрелок.

Тот вечер больше, чем столетье.
Тот вечер чуть быстрее ветра.
Не говорите об ответе.
Не ждите от меня ответа.
Вопрос один — а мнений много.
Уходит вдаль { — } избитый образ.
И расстилается дорога,
и не потребуется компас.
Воспоминаниями, втуне,
кормлю с руки больную душу.
Гроза была под полнолунье.
Мы шли по льду. Насквозь под душем.
Кто понимает — тот прощает.
И остается без ответа.
Нас время алчно возвращает
в тот вечер — чуть быстрее ветра.

Я никого не ждал, не верил в лето,
я убежал из снов и вышел в люди.
На все десятки я нашел валетов.
Сам дал тридцадку своему Иуде.
Все дожидались. Но ворота — на запоре.
Я выбросил ключи в бездонный омут.
Я написал стихи на всех заборах,
и не читал их никому другому.
Я посвящаю все — от дней до незабудок —
Тебе. И моя песня недопета.
Я сам себе — Христос. И сам — Иуда.
И ждут твои тузы моих валетов.