Поздно вечером, в тухой пýстыни,
Вдалеке от родного города,
      Встретил я на дороге путника —
      Несмиренного, пьяного, гордого.
Хоть в рванине, но чист украдкою,
Без котомки, но с песней в поступи.
      С недолеченными повадками,
      С неотвеченными вопросами.
А в глазах его — жажда мщения,
Тишина — темнотой орущая:
      «Я пришел попросить прощения —
      За моё к тебе равнодушие.»
«Но прости, мы же только встретились,
Разойдемся — на веки вечные.» —
      «Помнишь, брат, как ты пел на Сретенье?
      Как хрипел? Как горели свечи там?»
«Да откуда ты, черт простуженный,
Да куда не вернуться, грешному?»
      «Выбрал я себе путь по лужам ли,
      По стремнинам ли — это вешнее!»
И вошли за ограду, спешились,
Рассупонились, размечтались.
      Завели меж собой неспешно
      Не беседу — но так, молчание.
И стемнело, и звезды вследствие,
И пора бы ко сну, да в грезы.
      Он сказал мне: «А помнишь, в детстве-то...».
      И, рукою смахнувши слезы,
Посмотрел вдруг глазами трезвыми,
Руку поднял, обняться ложью.
      Встал спокойно, и вытер лезвие,
      И сложил потихоньку в ножны.
Убежал я, да то и видели,
И бегу, и никто не вступится.
      Обхожу стороной обители,
      Да клинок понемногу тупится.