Праздновать дни рождения в о многобщаге Политеха на Лесной — было нашей дурной, но объективно насущной необходимостью. Особенно на первых курсах.

Денег не было, времени было в избытке. Еще никого не отчислили, и дни рождения шли сплошной нескончаемой чередой.

Немировзанимал угловую комнату на третьем, кажется, этаже. Нет, конечно же, он не один занимал целую комнату, но габариты и энергия этого масштабного во всех отношениях человека, казалось, не оставляли места кому-нибудь еще. Чаще всего мы собирались именно в этой комнате. Колченогий стол, растерявший последнюю память о лакировке где-то в начале семидесятых, два немыслимых стула эпохи возрождения с потрескавшейся позолотой на ножках, четыре стандартных кровати из ДСП — меблировка берлоги Немирова была небогата.

В тот раз именинником оказался прыщавый ботаник откуда-то из под Курска, путавший тригонометрические функции с философскими терминами и доводивший профессоров на лекциях до стадии белого каления своими бесконечными — и столь же бессмысленными — вопросами.

Когда разлили по первой, ботаник что-то неразборчиво крякнул фальцетом и потянулся к единственному на столе представителю племени закуски — половинке ржаного хлеба, которая услужливой Немировской рукой была растерзана на несколько ломтей.

Немироввполголоса зарычал.

Я под столом наступил ему на ногу. Немиров — при всех своих габаритах — был одним из самых добродушных людей, которых мне доводилось встречать в жизни; однако силу он соразмерять не умел совсем. Порычав немного, он обычно задавал объекту недовольства легкого тумака. Легкого. Предупредительного, как три сигнальные ракеты. Ботаника от него могло унести в такие туманные дали, из которых его пришлось бы доставать при помощи бригады экстренной скорой помощи. Да еще на собственном дне рождения. Я решил предотвратить.

Ботаник, не чуя опасности, продолжал тянуться тощей ручонкой, напоминавшей клюв цапли, к хлебу. Внезапно он поднял глаза, огляделся и вновь уткнулся взглядом куда-то в район собственного гульфика.
— У меня гастрит. — Подобающим торжественности момента голосом проблеял он. — Мне необходимо закусить.

В нависшей тишине, казалось, были различимы звуки зубрежки матана из комнаты отличников. Немиров неспешно поднялся. Обошел стол. Ласково шлепнул Ботаника по кисти, отчего рука именинника неестественно дернулась и безвольно повисла. Приняла, так сказать, привычное положение.

Немировосклабился, гикнул, сгреб в охапку хлеб и широким натренированным в баскетбольной сборной полукрюком выбросил его в окно. Вернулся на свое место. Сел. И пояснил, пристально глядя на съежившегося от несправедливости окружающего мира и страха внезапно мелькнувшего вблизи небытия Ботаника:
— Это кабанство! Нужно себя заставлять!