Литературный стиль — необходимо занести в красную книгу.

В наше время совершенно невозможно писать самобытным языком.

Нарушь в диалоге повествование настоящим временем глагола, разбавь реплику инфантильным безударным причастием: «„Смотря кому“, — отвечаю.» — и ты копируешь Довлатова.
Оберни описательный абзац инверсными скобками: «Я с ним заговорил. От меня ушла жена, лучший друг уехал, терять мне было нечего. Я заговорил с ним.» — скалькировал Чандлера.
Перенеси подчиненное предложение на вторую строфу после союза, всласть разбавь анапест цезурами: «Шагом чужого пространства, скитаясь между // черствой рекою времени, повсеместно // …» — украл ритмику у Бродского.
Рассыпь по тексту точные технические характеристики чего-нибудь совершенно бесполезного, начни каждый второй абзац с разрыва дискурса: «Героин в Мельбурне делают из кенгуру. Два стакана измельченной шерсти кенгуру смешиваются с упаковкой вываренной в пятидесяти граммах касторового масла аскорбиновой кислоты.» — из-за твоего плеча уже выглядывает Паланик.
Используй оксюморон, как метафору для чего-нибудь возвышенного, разбавь архаизмами: «Моя душа, словно мятущийся на ветру плевок…» — поэтика Венички Ерофеева давно уже живет в отрыве от автора, самостоятельно.

После Бегбедера нелепо пытаться экспрессивно описывать эпатаж в присутственных местах. Берроуз и Уэлш исчерпали стилистику подонков от высшего света. Вслед за Амели Нотомб — стыдно фрустрировать трогательным слогом умной девочки. Список можно дополнять бесконечно.

Борьба за читателя привела к всплескам иезуитской работы над стилистикой. Достоевский писал запутанным труднопроходимым частоколом определений. В ту эпоху содержание все еще довлело над формой. Моэм еще мог себе позволить оперировать простым мастерским языком. В наше время это уже не проходит.

В результате мало-мальски начитанный человек страдает от собственных невольных заимствований чужого стиля. Вымарывает, если вменяем и не совсем лингвистически глух, целые куски. Кусает себе локти от бессилия.

Хотя большинство, конечно же, просто гадят буквами в поля ввода, не особо задумываясь о подобных эмпиреях. И это радует. Потому что иначе — уже через лет двадцать не осталось бы счастья писать узнаваемо.