Впервые «Гадких лебедей» я прочел в 87 году, с рулонной распечатки, выполненной на УВВПЧ. Буквы скакали в строчках, как пьяные казаки в день неповиновения, лента была протерта до дыр; местами слова, а то и целые предложения, приходилось угадывать. Интерлиньяж, в целях экономии казенной бумаги, был практически отрицательный.
Я притащил этот рулон домой из Физтеха, под клятвенное обещание утром вернуть в лабораторию. Мама прочла повесть первой, отец — закончил где-то часам к двум ночи, я сам шелестел бумагой в своей комнате до шести утра. Впечатление от прочитанного — сильнее, чем тогда — я не испытывал до сих пор. Ни один из моих любимых писателей —  ни выспренный Достоевский, ни манерный Набоков, ни безупречный Моэм, ни стилистически бесподобный Чандлер — не смог заставить меня на протяжении двадцати лет находить в тексте каждый раз совершенно новые мысли.

Сейчас я думаю, что «Гадкие лебеди» — про хиппи. Тех, которые в конце шестидесятых в Германии жгли свои паспорта под девизом «не желаю быть гражданином страны, породившей фашизм». Тех, которые татуировали «Make Love Not War» на заметных издали местах в Штатах. Тех, которых мял бульдозерами Хрущев. Про которых Высоцкий писал (http://www.kulichki.com/vv/pesni/my-rvem-i-ne.html) : «Как знать, // Что нам взять взамен неверия? // Но наши дети это точно будут знать!». Я уже не верю и еще не верю в богов.

А еще, помимо прочего, неожиданно наткнулся на строчку, которой раньше не замечал. Стилистически абсолютно тождественную Веничке Ерофееву, еще вчера я был уверен, что эта фраза — принадлежит именно его перу. Я даже полез в «Москву-Петушки» перепроверить. «Мы не будем напиваться, — сказал Виктор, разливая всем коньяк. — Мы просто выпьем. Как сейчас это делает половина нации. Другая половина напивается, ну и бог с ней, а мы просто выпьем.».

Каждый раз, когда я перечитываю «Гадких лебедей», я думаю, остался ли бы я в городе. Самое смешное, что решение всегда оказывается не таким, как в прошлый раз.
Сегодня я бы остался.