Немировникогда не был бабником. Он любил и умел быть галантным, но не пытался извлекать из этого выгоду. Его любили приглашать на свадьбы в качестве свидетеля — несмотря на его неестественную склонность к алкоголю, он умудрялся ненавязчиво развлечь свидетельницу, понравиться родителям молодых и произнести несколько проникновенных тостов, превращавших любую самую захудалую женитьбу — в праздник. Немиров всегда появлялся на людях нетрезвым, и церемонии бракосочетания, даже назначенные на восемь утра — не становились исключением из этого незыблемого правила. На свадьбу нашего общего знакомого Валерки Дыбина он явился пьяным настолько, что его сначала не хотели пускать в ЗАГС. Немиров небрежно поддернул правую штанину безукоризненного кремового костюма, опустился на колено прямо перед окружившими его женщинами и по очереди поцеловал руки: матери невесты, матери жениха, сотрудницы ЗАГСа. После чего смиренно наклонил голову. Глаза его увлажнились. Он веско помолчал, резким движением откинул назад волосы и улыбнулся. Через три минуты на него надевали атласную ленту свидетеля. Те самые женщины из родительского комитета и особистка при исполнении. Немиров благосклонно позволил себя украсить и, выдержав мхатовскую паузу, достал из кармана фляжку. У него с собой было и он этого не стеснялся. Он любил повторять: «Когда я пью, во мне засыпает мизантроп».

На очередной студенческий праздник Витьку зазывали долго. Он в последнее время ушел в себя еще глубже, чем обычно; на звонки не реагировал и общением явно тяготился. Последним позвонил я. Контрольный выстрел. Если бы Немиров не ответил мне — оставалось только позвонить в службу спасения. «Я, на всякий случай, купил запасной литр. До твоего приезда не достаю!» — выпалил я в трубку на одном дыхании. Витька вяло пообещал появиться.

В десять вечера моя квартира превратилась в притон, как его нарисовал бы Босх и снял Коппола. Курили везде. В ванной плавала какая-то невнятная скорлупа, кажется, от грецких орехов. Гостиная, служившая мне заодно и спальней, еще на закате превратилась в танцпол и грозила оставаться в этой ипостаси до рассвета. Я печально пил водку из фужера, примостившись на подоконнике и рассеянно глядя в окно. Мои раздумья о вечности прервал звонок в дверь.

На пороге стоял Немиров. Гладко выбритый, благоухающий каким-нибудь «One Man Show», он радостно улыбался мне всеми своими глазами. В левой руке он держал пакет, мелодичным звоном прозрачно намекающий на свое содержимое. Правая покоилась на талии красавицы, которую я раньше никогда не видел. Волосы цвета «крыло скворца», раскосые глаза, где-то с полсотни зубов в приветливой яростной улыбке голодной до секса самки.
— Анжела, Алексей, — скороговоркой представил нас Немиров и шагнул в коридор.

Разумеется, Анжела. С таким бюстом нельзя быть какой-нибудь Люсей — слишком сильный диссонанс.

Я махнул рукой, типа, проходите на кухню, тут повсюду дурдом, ты бы еще заполночь приперся. Анжела недовольно повела своим профильным носом с едва заметной горбинкой. Продемонстрировала породу.

Немировдостал из своего пакетика какие-то бутылки, смешал своей Афродите немыслимый коктейль, одобрительно кивнул на мой фужер. Я достал из шкафа такой же. Из стопок этот человек пил разве что рыбий жир. Мы о чем-то некоторое время говорили, меня даже занесло в какую-то теософию. К стыду своему, меня иногда тянет пофилософствовать. В оправдание могу заметить, что это происходит не раньше второго литра. Я рассказал, насколько сильно меня поразила обстановка в каком-то маленьком греческом монастыре, куда я попал совершенно случайно, заблудившись и повернув несколько раз не в ту сторону. Анжела, брезгливо молчавшая все это время, внезапно встрепенулась. Все-таки, она пила коктейль из трубочки и не могла не поучаствовать в умном разговоре. Хотя мы, признаться, несли совершеннейшую ересь. Ну, кроме тех моментов, когда я описывал природу Крита. Помню, Немиров сказал: «Стена Плача должна была быть построена в Месопотамии». Я многозначительно кивал.

И вот, красавица наша решила высказаться. Не обошлось и без атаки умными словами.
— Кстати, Виктуар, хватит тебе уже блюсти целибат!, — Анжела выгнулась, потянулась, хрустнула какой-то интимной косточкой, — да?.

Витька вскочил, едва не опрокинув стул. Карательным жестом указательного пальца проткнул воздух в паре сантиметров от лица Анжелы. И заорал:
— Но я блюду вовсе не целибат, а его облегченную версию! Пока мне не пожалуют восьмой лунный сан, я должен лишь свято придерживаться данного мною в случайных грезах обета безбрачия. Зато воздержание мне противопоказано.