Когда я спустился из номера к стойке регистрации в отеле, в холле дремал одинокий финн. Бесшумно, как все финны — но об этом мы расскажем отдельно. Я вежливо покашлял.

Финн приоткрыл один глаз и вопросительно посмотрел на меня. Невозмутимостью с представителями этого волшебного северного народа может сравниться разве что дубовый шкаф.
— Простите, где я могу выпить кофе? Still can't quit having coffee and cigarette in the morning… — Извиняющимся тоном добавил я. На часах было 5:45.

Чувак поднялся и пошел варить мне кофе, принеся предварительно миллион сожалений по поводу того, что придется подождать три минуты. Я заверил его в ответ, что пожара у меня в номере нет и на самолет я не опаздываю. Через три минуты я стоял на абсолютно пустой главной улице Jyväskylä с чашкой дымящегося кофе и сигаретой. С другой стороны улицы ко мне тут же направились два неизвестно откуда материализовавшихся финна, — сомнительной, мягко говоря, внешности и манер. Подошли, заговорили по-фински. Я вежливо ответил, мол, басурманский не разумею. И повторил для надежности по-немецки: почти все финны знают шведский, а он, как выяснилось, тот же немецкий, только с кружочками над буковками. Бомжи перешли на английский. Беглый английский. С деепричастными оборотами. Показали мне ксиву типа «паспорт». Значок официального бездомного. Я уже понял, что, кажется, пиздить не будут — иначе зачем все эти формальности?

Испросили два пятьдесят.

Я, разумеется, дал. Они рассыпались в благодарностях. Чинности нашего общения легко могла позавидовать английская королева.

И тут тот из них, что помладше, менее потрепанный, сказал:
— Sorry, I can't leave without asking you. What are you doing here in such an ass-nigth hour?
— Курю. — Ответил я. Живу вот в этом отеле, а вы же позапрещали курить везде. Я без утренней затяжки не чувствую себя человеком.

Молодой засуетился, достал откуда-то из-под исподнего сигарету неопознанной марки и протянул мне.
— Вот, — говорит. — Презент. С извинениями от имени финского правительства.

И знаете что? — Это была одна из самых вкусных сигарет, выкуренных мною за мою длинную и несуразную жизнь.