В комнате, душной от напыщенных споров,
  прокуренной, как коридор в квартире в Купчино,
  было не протолкнуться от мнений — разрозненно кучных,
  барышень накрашенных, невыносимо скучных.
И вдруг кто-то сказал ошарашенно: умер Виктор Соснора.

Любые новости, с самым отчаянным накалом —
  не заставляют себя ждать — врываются в двери,
  в распахнутые окна — как дикие неосторожные звери.
  Мы искушены, мы не стесняемся испытывать недоверье
ко всему, что распространяется по интернет-каналам.

В этот раз все было совсем по-другому.
  «Умер Виктор Соснора» — сказал кто-то, отрешенно глядя
  в телефон, машинально отбрасывая со лба налипшие пряди,
  и обводя пространство взглядом, как на параде,
испуганным, и страстным одновременно, словно впал в кому.

Я вспомнил ЛИТО в Ленинграде. Девяностые пространные наши.
  Скрипучий голос, на кровоточащие куски силлабику ру́бящий.
  Необъяснимые одежды, то ли камзол — то ли рубище.
  Мы слушали завороженно. Ласково? — Грубо же!
Эпитеты, невозможные, до дрожи, — сковывает, шабашит.

Будет струиться слово, ласково, затейливо, споро,
  многие строки, как многие лета — на лацкан нашиты временем.
  Редкий инструмент так бывает настроен. Кременем
  искристого слога нам выжег тавро анапеста на темени —
а вчера умер
              Виктор Соснора.