На волне последних событий вдруг стало очень модным составлять разного рода списки. Не то, чтобы это что-то новое — нет, среди моих соотечественников всегда было крайне популярно делиться на команды и потом биться стенка на стенку: принадлежность к району, футбольному клубу, музыкальному течению всегда характеризовала средних размеров индивидуальность гораздо ярче, чем личностные качества. Мне, к примеру, стоило неимоверных усилий держать нейтралитет в стычках между А-классом, которому я по воле жребия принадлежал, — и остальными.

Но сейчас это начало приобретать уже угрожающие масштабы. Никаких полутонов. Все однозначно. Если ты хотел бы увидеть доказательства любого индицента — посерьезнее, чем интервью со случайно выбранным очевидцем, оказавшимсчя за десять километров от места событий — ты автоматически становишься гадом. Причем, неважно, за белых ты, за красных, или за справедливость. Само вот это блядское сомнение, которое ты себе позволяешь, делает тебя в глазах одной из сторон (а зачастую — и обеих) — недостойным подлецом. Да как вообще можно сомневаться, когда гибнут дети! — Да именно сейчас и важнее всего сомневаться, идиоты. Если я вдруг окажусь неправ в своих яростных убеждениях относительно тотального превосходства одного языка программирования над другим — ну посмеемся вместе. На войне все имеет гораздо более страшные последствия. Мы формируем общественное мнение, а если общественное мнение формируется слепыми фанатиками, все принимающими исключительно на веру — получается великая инквизиция.

Но ладно, я хотел поговорить даже не об этом. Списки. Составляемые, тиражируемые, распространяемые людьми, сидящими в уютном климате на уютных креслах за уютными столами. Вот этот человек поддержал наших, а вон тот — врага. Эти трое вообще не посмели рот раскрыть, молчат, суки, сжечь на костре.

Я понимаю, что мой голос потонет в хоре убежденных в своей правоте, и в комментарии снова придут плюшевые моралисты называть меня подлецом, пользуясь тем, что я никого не баню в принципе, а от огрести по сусалам они надежно защищены анонимностью в интернете и тысячами километров расстояния. Но я все равно скажу.

Разумеется, я составляю мнения о людях. Я не Христос, чтобы все прощать, подставлять вторую щеку и предлагать закидать меня камнями. При всем моем неумении обижаться и обычной готовности обняться сразу после драки — есть некая черта, переступивших которую я в свою жизнь навряд ли допущу впоследствии. Я сужу людей. И есть поступки, после совершения которых люди теряют навсегда возможность обменяться со мной рукопожатием, или выпить за одним столом водки. Невелика потеря, скажете вы. Соглашусь. Но мне — достаточно.

Но составлять и тиражировать «расстрельные» списки неугодно поступивших? — Да пристрелите меня, если я хоть в приватном разговоре озвучу Васе свое мнение о Пете. Никогда, ни при каких обстоятельствах, я не поддамся доктрине «объективной правоты» — и уж подавно осуждения и наказания за «объективную неправоту». Не только потому, что я прочитал в занудных исторических книжках про сотни примеров «объективной правоты», которая оказалась на поверку ну не совсем уж прямо идеально объективной. Но и потому, что видел такие примеры своими глазами. И мне не хочется потом опускаться коленями на горох и каяться, объясняя, что сам-то я огого, просто меня плохие дяди ввели в заблуждение. Но это даже не главная причина.

Судить других просто. Слишком просто. И очень заманчиво. Сидишь такой на балконе в Барселоне, щуришься на закат, и роняешь тяжелые, как пудовые гири, слова: «Виновен, виновен, виновен». И чувствуешь себя немного Понтием Пилатом: так-то ты наместник, никто, но властью данной тебе силой и численным превосходством — обличаешь! Воюешь за правду и справедливость!

Вы не обращали внимание, что люди, которые по-настоящему вовлечены (солдаты, волонтеры, даже жертвы этой войны) — заняты отнюдь не составлением расстрельных списков? Когда это все вокруг тебя, внезапно становится гораздо меньше времени публично делить людей на плохих и хороших: тут и так все ясно, а там — не так уж важно. Поверьте, я знаю, о чем говорю.

А самое главное, я своими глазами неоднократно наблюдал, как самые яростные судьи чужих поступков внезапно скукоживались и на глазах превращались в жалкую кучку говна, вымаливая помилование любой ценой, как только незначительная потенциальная опасность надвигалась на них самих. Чего вы добиваетесь тем, что перепечатываете списки «поддержавших», не говоря про списки «отмолчавшихся»? Как бы вы себя повели, если бы ваша мать, жена, или дочь — напрямую зависели бы сейчас от российской медицины? Если бы вам пригрозили «проблемками» у ваших детей? Я вот знаю, потому что в 1989 году меня вызывали в райком поговорить, и потом я почти год тратил чуть не половину всех сил на юление, выгораживание педагогов и кормление кураторов такой правдой, которая и правда, и ни о чем. И это еще было в разгар перестройки.

Так вот. Вы, мы, я, — все, разумеется, вправе никогда не подать руки и не сесть за один стол с «предателями» вашей морали. Но прежде, чем составлять и распространять расстрельные списки, прикиньте, как бы вы повели себя в такой ситуации. И — особенно — на все ли сто процентов вы уверены в своей правоте, или сто процентов — это в запале и раже ругани с врагами в интернетах, а на самом деле сомнения все же остались? Помните, что составление таких списков — это тоже донос.

А доносить на [по вашему мнению] плохих — ничем не лучше, чем стучать на невиновных. Подумайте об этом.