Когда я окончил школу, мой родной город вдруг заполонили люди, которых было принято называть «новыми русскими». Не знаю уж, кто придумал этот революционный термин, — сами ли фигуранты, или их недоброжелатели — не суть важно. Важен эпитет «новый» применительно к характеристике, в принципе лишенной временно́й зависимости. «Новый русский» — в отрыве от контекста — звучит столь же нелепо, как «новый рассвет», или «новый час». «Последним из могикан» оказаться в случае сильного невезения можно, «первым» — навряд ли. Можно даже оказаться «крайним из могикан», если, будучи могиканином, занять очередь за другими могиканами (или если ты больше парашютист, чем грамотный человек). Но новым? — Не знаю, не уверен.

Самое забавное, что «новые русские» мало чем отличались от старых фарцовщиков, разве что денег (и лампасов на тренировочных штанах) у них было побольше. Мне не удавалось их полностью избегать: некоторые знакомые ушли «в бизнес», а сам я ваял под заказ компьютерный бухучет, который, как несложно понять, заказывали не аспиранты дышащих на ладан институтов. Я сталкивался с этими людьми постоянно, в повседневной жизни, за чашечкой утреннего кофе, за бильярдным столом, за полупустым графином в кабаке. Сколь ни старался, я был не в силах выявить в них никаких принципиальных отличий от «неновых русских», каковым, несомненно, являлся в ту пору я сам.

Потом они куда-то исчезли, вместе со своими малиновыми пиджаками, гайками, це́почками и гелентвагенами. Многих банально застрелили, некоторых я позже видел в телевизоре. Иные — стали просто респектабельными людьми, потерявшими засасывающую подложечное пространство нужду выделяться из толпы при помощи ярких бус и дорогих машин. Термин «новый русский» вымер вместе с ними; я подозреваю, что нынешней молодежи он либо вовсе не знаком, либо они сталкивались с ним разве что в книгах Пелевина. — Эй, — слышу я недоуменный вопрос внимательного читателя, — что там про имперское мышление? — уже скоро, потерпите немного.

Я вот в последнее время довольно часто стал слышать термин «русский мир». Что это вообще нахрен такое? Связано ли оно как-нибудь с территориальными границами? Языком? Менталитетом? «Культурой», что бы это слово — при полном отсутствии контекста — ни значило? Не знаю. Но мне интересно, а я склонен удовлетворять собственную любознательность, поэтому я лениво, но оттого не менее пытливо, пытался анализировать разрозненные фактики и мыслишки, касающиеся хотя бы краями этого неведомого понятия.

И тут я снова услышал — почивший, казалось мне, в забвении навсегда — термин «новый русские». В расширенной версии: «новые хорошие русские», «новые интеллигентные русские». И все встало на свои места.

Слухи о том, что в СССР как-то особенно прижимали другие народы — сильно преувеличены, если сравнивать с историческими аналогами того же времени. Франко, например, додумался до уголовной ответственности за использование каталанского языка на улицах. Магомаев пел на русском языке (а Гамзатов — писал стихи) не потому, что азербайджанский и аварский были нежелательны, но ровно из тех соображений, которые побуждают меня писать технические заметки на английском. Шире аудитория. Поправьте меня, если я ошибаюсь, но я никогда не слышал жалоб от приятелей из самых разных уголков шестой части суши на то, что им навязали изучение русского языка, вопреки их желанию всю жизнь разговаривать только на узбекском, армянском, или коми. Впрочем, мне явно недостает знаний, чтобы говорить об этом. Что могу сказать с уверенностью, так это то, что СССР, на мой взгляд, не был империей в традиционном смысле этого слова. Параллелей с Испанией или Британией XV–XIX веков не удастся провести даже самому ангажированному историку. Правда в том, что СССР все-таки был империей, но не модерной, а идеологической.

Так же «русский мир» — явление совсем не территориальное, но когнитивное. Мне самому противно использовать такую легкомысленную формулировку, но «имперское мышление» применительно к «русскому миру» — явление метаидеологическое. Идеология распространения идеологии. Простите.

«Новый русский», «новый хороший русский», «новый интеллигентный русский» — это все истории про распространение идеологии без сопутствующего расширения территории. Более того, территория отходит на второй план, становится гораздо менее важным атрибутом империи. Можно сказать, неликвидным.

Мое, смею надеяться, неимперское мышление в вопросах самоопределения сводится к моральному космополитизму: я не возвожу ни один из существующих моральных кодексов в догму. Я отчаянно стараюсь не судить людей (и мне это большей частью удается). Я стараюсь быть насколько возможно строгим по отношению к себе, но никогда не стану использовать в качестве аргумента свой пример. Если попроще, я не считаю, что окружающие не должны пердеть в моем присутствии только потому, что я от этого воздерживаюсь.

Имперское же мышление, применительно, повторюсь, к русскому человеку, в вопросах самоопределения — сводится преимущественно к захвату чужой морали и насаждению вместо нее своей. Именно поэтому наших либералов хочется переебать ухватом, а наше правительство развязывает войну на территории другого суверенного государства. Мы настолько уверены в своей правоте, в превосходстве нашей морали над соседской — что готовы положить на этот алтарь что угодно.

Именно поэтому я на интуитивном уровне с такой неприязнью отношусь к любому «новорусскому», будь оно окрашено в либеральные, тоталитарные, тупо денежные, или любые другие цвета. Они все предлагают мне для начала принять их идеологию. А я не хочу. Я взрослый, самостоятельный человек, я угрохал кучу времени и сил на то, чтобы разобраться в подробностях, что такое хорошо, и что такое плохо. Мне не нужна ваша идеология и ваша правда. Вообще никакая идеология и вообще никакая правда — мне не нужны. Я ушел из большой математики много лет назад. Я довольствуюсь милосердием и чистыми помыслами.