Здесь так тихо, что слышно, как падает свет
  на волну, отражаясь в ней лунной дорожкой.
Моей жизни просодия — жалкий сонет,
  два катрена, терцеты, и ямба немножко.

Словно скальпель, вгрызается в масло ночи́
  шелест листьев, опавших за все эти годы.
Даже ветер пристыженно звонко молчит,
  бросив вызов чужому прогнозу погоды.

Росчерк молний — десницей наложенный крест
  на чернеющий бюст прошлогоднего неба.
Да и кто не пытался сбежать из тех мест,
  где по воле судьбы никогда так и не́ был.

Память снова рисует цветной разворот
  в глянец нами неизданных ярких журналов.
Руки, всполохи глаз, в крик распахнутый рот:
  интермедия, фарс, даже драма, пожалуй.

Здесь так тихо, что тянет зажмурить глаза,
  плыть куда-то, под шорох ночной литургии.
Не заметить, как небо расколет гроза,
  словно бог расчихался в своей аллергии.

Слишком много просодией предрешено,
  сколько зря ни газуй, колея не отпустит.
Путь один — и бессмысленно сыпать пшено
  за собой — не вернуться назад в эту пу́стынь.

Пусть пилот-каллиграф как баттутой стучит
  по своей полосе заходя на посадку —
ты не видишь огней, ты сидишь и молчишь,
  улыбаясь, и слезы стирая украдкой.

Никогда ни о чем — не жалеть и не знать,
  как с ненужных развилок свернуть на аврору.

Вряд ли выйдет луна.
И пора идти спать.

На сегодня достаточно
разговоров.