написано для Марии

За каждые слёзы придется потом платить,
    с нас возьмут по опто́вой уже цене.
Нас научили в школе: не укради́,
    не возжелай, не убий, не завидуй, не
  прелюбодействуй. ври, почитай, твори,
  не сбрасывай пут, оков, кольчуг и вериг —
    Но вот «не плачь» — такого не говорили мне.

Здесь на счету улыбки и прочий смех.
    Прикосновения рук и шепот в ночи.
На пики эмоций составлены крестья смет —
    красных нет в колоде мастей — кричи,
  если тебя не устраивает закон.
  Все равно раз в столетье взойдет на трон
    тот, чья цикута не так горчит.

Малые формы проигрывают большим.
    Монумент ли это, или просто шестой размер.
Если надо, то мы естественно измельчим:
    вот, пожалуйте, сдача, на чай, размен,
  подкладка, сумка, карманы — везде бренчит
  — немелодичным грохотом без причин —
    и скрипит пружиной что ржавый больной безмен.

В архитектуре давно победил шалаш,
    со шпилем снаружи и порталом внутри.
Ведьмам конвой незлоби́во кричит: «Шаба́ш,
    стой, раз-два, разобрались в группы по три́!» —
  Здесь все должно быть чисто, давай, мети,
  лысой своей метлою с трех до шести —
    работа дарит свободу, вон там, смотри.

Все разговоры вылились в праздный ямб.
    Искусство требует жертв — и убит хорей.
Кочки цезур и литоты глубоких ям,
    новый ударный слог настаёт скорей,
  чем секундная стрелка закончит вальс
  по кругу чужого пространства в который раз,
    среди римских цифр и радиальных аллей.

Все обустроено, каждый удар — клопштосс.
    мироточит улыбками центральный иконостас.
Но непонятно, что делать с потоком слёз,
    льющихся из сухих и прозрачных глаз.
  Калёным железом жгли, сулили блага́,
  уничтожили каждого пятого как врага,
    но это последнее, что осталось у нас.