Рядовой Разнобердыев
Часть 1. Пришествие рядового Разнобердыева
Первый звонок
Сначала, давно, подполковник #Ярченко был майором. И как-то, в какое-то внезапно морозное, солнечное утро, какие бывают исключительно вне штатного расписания, да и то лишь в раннем феврале, пришел приказ.
Ярченко в части любили. Звездочку полировали все, включая младший офицерский состав и старлея Синявского, которого и так никто никогда не видел трезвым. Плац неделю чистили сваленной елью, привязанной тросом к фаркопу стареньких «Жигулей» капитана Мальцева. Дневальный дремал возле тумбочки в позе Данаи, придерживая подбородком намертво притороченный портянками к правому рукаву шинели — разряженный и вычищенный до блеска — автомат. Караул не меняли, кажется, суток по трое.
Окна офицерского корпуса горели яркими люстрами даже в полдень. Свет веселью не помеха.
Ночи сменяли дни незаметно, стараясь не разбудить задремавшую строгость старшего командного состава.
Через неделю в ворота части постучался человек. Невнятно-азиатской наружности, с неуловимо ассиметричным лицом, он весь был настолько нескладен, что при достаточно высоком росте даже в положении «смирно» заваливался на бок и не был распознан сержантом на КПП как движущийся объект. Размахивая предписанием перед смотровой щелью ворот части, как вылезающий из окопа — решивший сдаться в плен — фашист, человек был таки пропущен на территорию. Сменившая тридцатидвухградусный мороз жара страстно натопленного помещения и общее благодушие старшего по КПП довольно быстро отогрели человека настолько, что тот смог проговорить по слогам целое слово. До этого он лишь невнятно стучал зубами и прикладывал сжатые в кулаки руки к заиндевевшим губам. «Разнобердыев», — выговорил человек и выразительно протянул сержанту предписание.
Так в части появился рядовой Разнобердыев.
А если в ограниченном бетонным забором пространстве есть человек восемнадцати лет, с гордостью носящий адекватную внешности фамилию Разнобердыев, жди беды.
Шестое кольцо
Свежеиспеченный подполковник Ярченко, статный красавец-блондин, добившийся всего в своей жизни — незаурядным умом, проницательностью и смелостью, внезапно решил схитрить. Эта идея пришла ему в голову в тот самый момент, когда мы обмывали только что выстроенный на участке его коллеги майора Палгина — колодец. Подпол вспомнил об оставшихся бесхозными шести бетонных кольцах (майор подошел к вопросу запчастей с запасом, видимо, пролистав сагу об артезианских скважинах). «Не пропадать же добру!» — резонно рассудил Ярченко, и лучшие силы осеннего призыва были временно мобилизованы в импровизированный стройбат.
Кольца в целях конспирации дислоцировались в лесу, в двух километрах от части. Права категории «С» оказались только у вновь прибывшего рядового Разнобердыева, тогда еще не успевшего прославиться вышитыми портянками и витиеватой речью на неподдающемся идентификации языке. Ярченко душой и сердцем чуял неладное, но азарт добытчика воды взял свое.
К Разнобердыеву был приставлен вменяемый дембель Амов и после короткого напутствия Камаз скрылся за воротами части.
Первые пять колец прибыли в целости и сохранности, шестое в кузов не влезло, и, после короткого выездного заседания штаба, было признано очевидное — второго рейса не избежать.
Во втором рейсе дембель Амов вспомнил о своем славном чине ефрейтора и, строго приказав Разнобердыеву дожидаться его в лесу у кольца, зарулил в магазин. Летописцам части осталось доподлинно неизвестно, что заставило рядового Разнобердыева попытаться выгрузить только что с таким трудом затащенное в кузов бетонное кольцо, да еще и не дожидаясь возвращения дембеля Амова, но он подошел к делу со всем тщанием полных восемнадцати лет.
Заблокировав все предохранители подручными материалами, рядовой Разнобердыев привязал к рычагу подъема кузова веревку, лихо перемахнул через борт Камаза и потянул. Резко так потянул, я бы даже сказал, дернул. За второй конец веревки. Потому что рукой до рычага из кузова трудно дотянуться, практически невозможно.
Он потом всем клялся вне очереди, что намеревался лишь немного поднять кузов, вот буквально на сантиметр, а потом аккуратно скатить кольцо к краю.
Рядовой Разнобердыев не учел того, что степень жесткости веревки является достаточно дискретной функцией направления вектора приложения силы. И, не учтя этого, но по-прежнему пребывая в лихой решимости в одиночку справиться со сложным и ответственным поручением подполковника, рядовой Разнобердыев выдохнул и потянул за веревку. Рычаг со скрежетом поддался, и кузов, вместе с плененными в нем кольцом и Разнобердыевым, пополз вверх.
Как уже было отмечено, резкое усилие, приложенное к веревке в направлении «вниз» не возымело ожидаемого эффекта. Кузов неумолимо продолжал стремиться занять вертикальное положение, приобретая все большее сходство с Пизанской башней. Кольцо все сильнее стремилось обратно, на приветливый мох опушки соснового леса.
К счастью, помимо рвения и услужливости, рядовому Разнобердыеву оказался свойственен инстинкт самосохранения. Когда угол наклона составил около десяти градусов, Разнобердыев отскочил в сторону, но кузов не покинул. Видимо, ощущая себя, по меньшей мере, капитаном терпящего бедствие фрегата.
Вскоре кузов занял максимально близкое к вертикальному положение, кольцо скатилось и разбилось в крошку, а рядовой Разнобердыев повис на верхнем борту, вцепившись в него мертвой хваткой.
Через четверть часа к Камазу вышел дембель Амов, оценил раскинувшееся перед ним полотно сумасшедшего художника и заржал. Потом неспешно достал из кармана бутылку плодово-ягодного, откупорил и сделал длинным смачный глоток. В такой диспозиции бойцов застал затосковавший по шестому кольцу и уставший ждать в неизвестности подполковник Ярченко.
Амова демобилизовали через неделю, а не вылезавший с кухни еще два месяца рядовой Разнобердыев — рассказывал, что явственно видел в застывших, как глыба льда, глазах подпола, витиеватую фразу следующего емкого содержания:
— Разных я Бердыевых, эх…
Второй завтрак
Спустя четыре дня рядовой Разнобердыев заступил в наряд по кухне.
Герой разгрузочных работ, или Герар, как ласково прозвали его в части, привык за свои восемнадцать лет к обильному питанию в условиях разнообразия рациона, отчего в армии неимоверно страдал. Рядовой Разнобердыев был постоянно голоден, и даже не пытался этого скрыть. Ходили слухи, будто старшина никогда не оставлял без присмотра свой кожаный ремень, опасаясь, что Герар его съест.
За час до завтрака рядовой Разнобердыев остался в кухне один. На занимавшей середину помещения плите шкворчала в чане гречневая каша, обещавшая в обозримом будущем ощущение воздушной сытости — всему личному составу. Рядовой Разнобердыев справедливо рассудил, что недостачу миски каши никто не заметит, и, не медля, принялся приводить в исполнение коварный план утоления собственного непреходящего чувства голода.
Алюминиевая миска нашлась быстро. Даже, сравнительно чистая, как утверждал Герар, но в это поверить уже крайне тяжело. А вот поварешки — снедаемый страстью к аппетитно пованивавшей машинным маслом ядрице — рядовой Разнобердыев не обнаружил.
Окунать миску в чан он, видимо, постеснялся, а потому — затуманенный ароматом пищи мозг голодного человека азиатского происхождения предложил единственный выход из затруднительной ситуации.
Рядовой Разнобердыев поставил мисочку на угол плиты и принялся медленно наклонять чан с кашей. И снова его сгубила тяга к медленным изменениям пространственно-временных характеристик вверенных ему объектов. Накренившись, стокилограммовый чан проскользнул и проворно пополз по плите в сторону от своего обидчика, заметно увеличивая угол наклона.
И снова Герара спас инстинкт самосохранения. Он смекнул, что лучше быть голодным и живым, чем сытым и мертвым, и резко отскочил назад и вверх. Резво отскочил. Наподобие молодой антилопы гну, увидевшей перед собой гепарда.
За спиной рядового Разнобердыева располагалась бочка с картофелем, приготовленным к чистке.
Описав идеально правильную параболу, рядовой Разнобердыев с меткостью, которой позавидовали бы любые баллистики, совершил прямое попадание класса «жопа-бочка». Не вполне погашенный импульс вмял его дальше в горловину, согнув строго пополам и практически вжав лицом в собственные колени.
Чан, тем временем, окончательно опрокинулся, выплеснул кашу на раскаленную плиту и по инерции улетел дальше, в мешки с мукой. Каша предательски шипела, не переставая манить и соблазнять плененного в экзотической позе рядового Разнобердыева.
На грохот подоспел подполковник Ярченко.
Обвел взглядом помещение.
Втянул носом воздух.
Вытащил за шкирку рядового Разнобердыева из бочки и поставил, ни живого, ни мертвого, на ноги.
Почти строевым шагом прошел к чану, вернулся обратно и вытянулся во фрунт перед Гераром.
Пожевал губами.
И веско произнес:
— Еще раз, и я тебя уебошу из С-300.
Часть 2. Дача
Олимпийский отбор
Каждое человеческое существо нуждается в отдыхе. Даже командир части. Полковник Половинок — доктор исторических наук, нарочито интеллигентно носивший очки и произносивший слово «блядь» как бы исподтишка, немного стесняясь, — тоже. Для всех без исключения оставалось загадкой, как он умудрился стать комчасти при таких вокально-экстерьерных изъянах, но его любили за тихий голос, вялый нрав и стремление укрыться от посторонних глаз с томиком Платона. Солдат он называл исключительно на «вы», был со всеми подчеркнуто вежлив и с неохотой отчитывал даже самых отпетых разгильдяев. Помню, он как-то сказал лейтенанту Синявскому, ползущему в свойственном ему состоянии риз по плацу в направлении казармы с целью проверки личного состава:
— Вы же, лейтенант, сегодня дежурите. Вы должны быть лицом части. А вы сейчас — в лучшем случае ее жопа. Если не сказать хуже.
И, помолчав, добавил:
— Извините уж, но это, как ни прискорбно, сущая правда.
Спустя пару лет после назначения, полковник решил построить себе дачу в лесочке неподалеку — для пущего уединения. Он вызвал подполковника Ярченко и — обычным просительным тоном с интонациями разозленного Берия — попросил его поспособствовать.
Ярченко командира не любил. Той надменной нелюбовью, с которой красавицы секретарши относятся к невзрачным начальницам отделов. Он понимал, что выше, ярче, талантливей и работоспособней своего начальника. А тот уединялся с Платоном и подполковником откровенно, хотя и неброско, брезговал. Дополняло картину ненависти то, что Половинок не пил вообще, а Ярченко всегда носил в нагрудном кармане фляжку с чистым спиртом.
Поэтому подполковник Ярченко подошел к вопросу формирования строительного взвода для командира со всей ответственностью. Первым номером он включил в список рядового Разнобердыева. Потом здраво рассудил, что несчастные случаи ему в части, все-таки, как ни крути, без надобности — и прорабом вписал сержанта Лютова, молчаливого и спокойного сибиряка, как-то шепотом остановившего драку пьяных дембелей. Лютов до армии был плотником, практически не пил и Ярченко мог в какой-то мере на него положиться. Разобравшись с главными ролями предстоящего действа, Ярченко кастинг прекратил и добавил в список еще шесть человек подряд из второго взвода, считавшегося самым тихим.
Через неделю в лес пригнали экскаватор, и строительство началось.
Котлован
Экскаваторщик оказался своим парнем.
Все сделал как нужно и удалился вздремнуть, чтобы потом выровнять выкопанный песок — уже с новыми силами. Мы тоже зашли в теплушку перекусить, и тут выяснилось, что рядовой Разнобердыев пропал. Его не было нигде.
Попытки бродить вокруг теплушки и кричать «ау» к желаемому результату не привели.
Вскоре окрестности огласил зычный мат Лютова, в бесцельном брожении подошедшего к краю котлована. В уголочке ямы глубиной метра четыре, свернувшись калачиком, мирно дремал рядовой Разнобердыев. Рядом с Разнобердыевым лежала пустая бутылка водки. Края котлована были идеальной формы, нижних метра два — песок. Выбраться оттуда без посторонней помощи — не представялось возможным. Оказаться там можно было только — упав.
Подъехавший экскаваторщик долго хохотал, а потом с интересом спросил:
— Ну чего, закопать этого мудака?
Лютов подавил в себе страстное желание согласиться, даже незаметно желваками поиграл, борясь со своей сокровенной мечтой. Но промолчал.
Экскаваторщик, все еще посмеиваясь, уехал.
Опуская малоэстетичные детали процесса доставания рядового Разнобердыева из котлована, стоит вкратце описать, как он там оказался. Рядовой Разнобердыев безумно боялся высоты. А ночью не выспался, из-за каких-то своих вечных разногласий со старослужащими.
Поэтому услышав, что экскаваторщик уезжает, непьющий рядовой строевой рысцой махнул три километра по лесу до ближайшего лабаза, не сбивая дыхания прибежал обратно, а затем — сидя на краю котлована залпом выпил бутылку водки и в буквальном смысле свалился вниз.
Обижаясь на нас за непонимание, он пояснил:
— Иначе я бы страшно вниз прыгать.
Цоколь
Наутро приехал кран.
Цоколь клали бетонными блоками — формой и размерами навевавшими ассоциации с отбросами модельного бизнеса. , в этих сантиметрах чувствовался какой-то подвох, особенно для истосковавшихся по женской ласке солдатов.
Два яруса цокольного этажа выросли буквально на глазах. Крановой работал умело, быстро и качественно. Он доводил блоки так точно, что на второй день почетным отцепляющим троса поставили рядового Разнобердыева. У Лютова в глазах блеснуло беспокойство, но принесенные кем-то шесть бутылок крепленого — изящнее и стратегически грамотнее было бы распить все же без Разнобердыева. Когда допивали четвертую, раздался странный гортанный звук, наподобие тех, которыми древние пастухи подзывали древних овец. Тут же загудел крановой.
Мы с ужасом выглянули из теплушки.
Как выяснилось позже, Разнобердыев слишком рано отцепил стропы и дал отмашку крановому. Удостоверившись, что блок лег не идеально ровно, а попросту говоря — в замки не удастся залить цемент, Разнобердыев принял характерное для его темперамента стремительное решение — ухватившись за взмывающий в небеса крюк стропы, он повис в метре над котлованом. Крановой, слегка оторопев от внезапной безумной прыти рядового, дернул, кажется, за все рычаги управления разом и застыл бронзовым изваянием. Жесткий мыслительный процесс, отображавшийся на его лице в тот момент, был заметен даже с расстояния в двадцать метров. Было видно, что он не очень понимал, что происходит.
Сила Кориолиса продолжала крутить Разнобердыева над котлованом, делая его похожим на китайскую подделку маятника Фуко. Рядовой намертво вцепился в стропу и бешено вращал глазами, издавая те самые утробные звуки, которые заставили нас покинуть теплушку минутой раньше.
Наконец, крановой вышел из ступора и бережно, словно фарфоровую вазу, опустил Разнобердыева на дно котлована. Строго в центр. Он был хорошим крановым.
Работа в тот день была остановлена. Крановому за перенесенные переживания была пожертвована пятая бутылка крепленого. Шестую мы цинично выпили рассевшись на цоколе, на глазах у жалобно поскуливавшего внизу Разнобердыева.
Крановой дрожал крупной дрожью — подобное происшествие сулило ему мало хорошего — и наотрез отказывался доставать рядового из котлована тем же манером. Лютов предложил поиграть в пейнтбол завезенным намедни щебнем. Мы невесело посмеялись.
Подполковник Ярченко приехал проверить, как продвигаются работы на вверенном ему объекте ближе к вечеру. Зрелище семи долбоебов, загоравших на цоколе, и не перестававшего дрожать поодаль кранового — а главное, отсутствие в пределах видимости Разнобердыева, — могло ввергнуть в панику кого угодно, но не Ярченко.
Он мгновенно оценил ситуацию, взобрался на цоколь, и гаркнул:
— Рядовой Разнобердыев! Немедленно покинуть котлован!
Разнобердыев, боявшийся Ярченко, как огня, завопил: «Есть!» и вскарабкался по трехметровой песчаной стене котлована за долю секунды. Вцепившись в первый цокольный блок, он посчитал приказ выполненным и повис, как боксерская груша в спортзале части.
Ярченко свирепо оглядел место происшествия и, разворачиваясь, процедил:
— Пусть повисит здесь до утра, пошлифует первый ярус. Наждачку я подвезу.
Коробка передач
На следующее утро Ярченко приехал на своем «Чероки», которым страшно гордился.
Разнобердыев, страстно желавший загладить свою вину перед подполковником, тут же подскочил к нему и, на смеси своего тарабарского и того русского, которому его обучили в первые две недели службы, подобострастно просюсюкал:
— Товарищ подполковник, у вас, извините, явно с коробкой передач что-то не то. Я мог бы, бля, помочь. Три года опыта механиком имею.
Подполковник Ярченко посмотрел сквозь него и ответил, обращаясь к стоящей чуть поодаль березе и небрежно копируя невнятность речи Разнобердыева:
— Товарищ рядовой. У вас, извините, со службой что-то не то. Я мог бы, бля, помочь. Двенадцать лет опыта офицером имею.
Потом
О том, как рядовой Разнобердыев опрокинул на себя ведро цемента и мы полчаса спорили, оставить его, как есть, чтобы получился «памятник мудаку на стройке», или все же покатать немного по траве и отвезти в часть — даже вспоминать больно. В результате Разнобердыев был оттерт, и ходил памятником мудаку слегка искореженной формы еще с неделю. Холодной водой непросто отмыть застывший три часа назад цемент.
Дачу мы достроили практически без происшествий, если не считать того, что рядовой Разнобердыев все-таки умудрился еще разок проявить себя, отпилив стропила строго под собой и рухнув вниз, немного покорежив настил.
Подполковник Ярченко тогда промолчал, удивив бригаду до желудочных спазмов. Он вызвал рядового Разнобердыева к себе, и отделкой мы занимались уже всемером.
Через две недели Разнобердыева перевели в другую часть, и больше я о нем ничего не слышал.
Часть 3. Заключение
С тех пор прошло более десяти лет.
Рядовой Разнобердыев уволился в запас, наверное, ефрейтором; может быть даже — сержантом. Наверняка, сразу же уехал туда, откуда приезжал служить. Надеюсь, он счастлив там.
Я часто его вспоминаю.
На утреннем разводе — с испуганными глазами потерявшегося в аэропорту ребенка. На дне котлована — в позе эмбриона. На тумбочке, с правой рукой, неизменно лежавшей на телефоне, чтобы не пропустить очень важный звонок очень большого начальника. Вытянувшимся во фрунт перед подполковником Ярченко. В задумчивости бредущим с очередного наряда в казарму, с отрешенным взглядом, полным готовности быть хоть немного полезным и нужным.
И все чаще меня посещает мысль, что в каждом из нас живет такой рядовой Разнобердыев.
В руках которого бьется любая посуда, перед которым всегда закрываются двери троллейбусов и которого вечно по-матерински жалеют некрасивые женщины.
Удачи тебе, рядовой Разнобердыев. Пусть у тебя все будет хорошо.