Летом после девятого класса мы поехали в археологическую экспедицию. Совершенно неоперившиеся юнцы, мы были в восторге. Романтика; рассветы, встреченные на раскопе, осколки амфор, на глубине нескольких метров под землей, вьетнамские сигареты по пятнадцать копеек в лабазе в ближайшей деревне, ночные купания в Азовском море. Жизнь в палатках, тайные закупки пива в Керчи, гитара у костра по вечерам. Наш класс стоял отдельным лагерем, и поздними вечерами до нас доносились звуки археогульбища из основного лагеря экспедиции.

Нам хотелось туда.

В результате, когда подошло время уезжать, мы с Лабашевым остались еще на месяц, уже по-настоящему, по взрослому. Наша палатка была перенесена в основной лагерь. Мы стали частью взрослой экспедиции.

Все хорошо, что хорошо кончается. Кончилось и лето, вынуждая нас ехать обратно, к учебникам, партам и Питерской осени. Билетами мы предусмотрительно не запаслись.

В результате, я вынужден был ехать один, из Симферополя, поездом в час сорок ночи. Я был одним из последних уезжавших, и меня нагрузили по самую макушку экспедиционным скарбом. Я вез несъеденную тушенку, в количестве банок двадцати, шатровую палатку на шесть человек, свою гитару и много чего еще — по мелочи. Собирался я в спешке, и рюкзак был сложен не совсем правильно. А именно, тушенка и мои туфли оказались на дне, прикрытые шатром. Шатер мы запихивали в рюкзак вчетвером.

Я поехал в Симферополь босиком.

Мой автобус покидал Керчь в восемь утра, а до этого был вечер отвальной. Я играл на гитаре, пил пиво, и чувствовал себя настоящим археологом. Продрав глаза на следующее утро, я понял, что если прямо сейчас не выпью бутылку пива, вещи до автобусной остановки я не донесу.

Пиво оставалось только в одной палатке — и я решительным ползком направился в ее сторону. Я заполз в палатку, и стал тормошить хозяина. Он на меня реагировал так же, как задремавший бегемот на ковыряющуюся у него в зубах птичку киви. Никак. Я, стараясь не шуметь, покопался у него в рюкзаке. Безрезультатно. Обшарил всю палатку. Вытряхнул вещи из рюкзака на ноги гостеприимного хозяина. Тот спал на спине, посапывая, и улыбаясь.

Наконец, я нашел ту самую заныканную ввечеру бутылку. Нечеловеческими усилиями я ее открыл, и жадно припал к горлышку. Мой первый же глоток — этот жалкий приглушенный «бульк» — не остался незамеченным. Владелец пива немедленно сел, совершенно ясным взором окинул палатку, вперился в меня, и поинтересовался:
— Пиво пьешь, ссука?..