В Брюссель я прилетел поздним вечером в пятницу. Самолет долго заходил на посадку, потом еще некоторое время нарезал круги в небе над самым аэропортом. Пассажиры в салоне нервничали. Я, отказавшись от ужина, пил виски и не нервничал совершенно. Наконец, мы приземлились.

Я засунул руки в карманы и двинулся в сторону окошечка информации. За стойкой сидел лоснящийся приветливостью упитанный бельгиец, наряженный в дорогие очки и средней стоимости улыбку. Моя улыбка была подешевле, но, поскольку мне предстояли два дня беззаботных экскурсий, гораздо более натуральна. Я наклонился к окошечку и поздоровался. Бельгийское лицо вытянулось, бицепсы под майкой неестественно напряглись.
— Sarry, I dan't speak Anglish, — с изумлением услышал я. Сменив улыбку на полную надежды, я повторил приветствие по-немецки. Разумеется, в ответ прозвучало:
— Tat mir laid. Ach sprache nicht Dautsch.

Я рискнул, и выложил последний из оставшихся у меня козырей — четко, как при докладе старшему по званию, — произнес название отеля. Бельгиец радостно улыбнулся и защебетал на, кажется, фламандском. Тут уже я сконфузился, остановил его плавным взмахом руки и уверенно начал:
— Экскузэ муа. Парле франсэ… Муа нон. Парле. Нонпарле муа… Франсе. Компрене? — что-то в этом духе. В моем словаре оставалось еще хрестоматийное «же не манж па си жюр», но я не посчитал уместным высказать это служащему аэропорта.

Бельгиец смотрел на меня, как на восьмое чудо света. Я испугался, что сейчас он созовет всех своих коллег полюбопытствовать на идиота, который не умеет разговаривать. К счастью, у меня с собой была визитка отеля. Которую я и положил на стойку. Молча. Мои лицевые мускулы жили совершенно отдельной жизнью — по-видимому, пытаясь методом перебора выжать из меня наиболее подходящую к случаю улыбку.

Клерк взял карточку двумя пальцами, небрежно, отставив в сторону мизинец — так английская королева берет чашечку чая в начале шестого. Пробежал глазами. И застучал по клавишам компьютера. Я обрадовался. Радость, впрочем, через пару секунд испарилась, как верхний молекулярный слой сухого льда на жаре. Потому что бельгиец неопрятно оттопырил нижнюю губу и, напустив на себя совершенно идиотский вид, стал тыкать своим мизинцем в экран монитора. Из его бормотания я разобрал, что ближайший отель с таким названием — находится в трехстах километрах отсюда. Причем, уже не в Бельгии.

Я пожалел, что связался с ним. Я пожалел о том, что не владею ни французским, ни фламандским; что прилетел сюда, что живу на белом свете вообще — и сегодня и сейчас — именно здесь — в частности. Пока я предавался самоедству, зазвонил мой телефон. Друзья решили справиться, нормально ли я долетел. По мере того, как я разговаривал, лицо бельгийца разглаживалось. Я поблагодарил друзей за участие, попрощался, и услышал из-за стойки возмущенный рокот:
— Какого ж хуя ты мне голову морочишь?