— Когда я буду стариком, — объявил Жбанков, — напишу завещание внукам и правнукам. Это будет одна-единственная фраза. Знаешь какая?
— Ну?
— Это будет одна-единственная фраза: «Не занимайтесь любовью с похмелья!» И три восклицательных знака.
_{— С. Д. Довлатов, «Компромисс»}

Если я, в компании коллег, в уютном ресторане, неспешно придвигаю к себе тарелку с супом, чтобы приступить к размеренному поглощению пищи, а у меня в кармане звонит телефон — я становлюсь раздражительным. Такая черта характера.

Иногда телефон звонит спокойно, не надрываясь, как бы предупреждая: не волнуйся, это минутный вопрос, надолго не отвлечет. Иной раз — пронзительно, назойливо, предвещая истерику. Несмотря на то, что я никогда не держу включенным звук — только вибровызов.

На этот раз телефон завибрировал визгливо, истошно, с истерическими нотками. Я неохотно отложил ложку и нарочито спокойным голосом выговорил в трубку: «слушаю». Недовольный тенорок моего страдающего изжогой и инфантилизмом соседа снизу затараторил: «срочно приезжай, у нас тут проблемы с сантехникой».

С некоторых пор я опасаюсь проблем с сантехникой. Не то, чтобы у меня руки росли из неположенного места, или бы я унитаз от раковины отличить не мог; нет, здесь неприязнь иного сорта. Регрессивная обида.

Когда мне было двадцать два года, я снимал квартиру в истлевающей хрущевке. В комплекте к штатным прелестям такого рода квартир — пятиметровой кухоньке, трещавшему под весом человеческого тела балкону и нависающим угрожающе потолкам — мне досталась не знавшая ремонта со времен серебряного века сантехника.

Первым отказал кран в ванной. Тогда я узнал, что перекрывающий воду вентиль в самой квартире — не работает, а главный, так сказать, рубильник — скрыт в подвале за амбарным проржавевшим замком. Я решил проблему кардинально. Левой рукой вывинтил кран, резко сорвал его с последнего оборота резьбы, а замершей наизготове правой — буквально вколотил новый кран строго в жерло разверзшегося фонтана. Мне это, как ни странно, удалось — даже пол не особенно забрызгал. С тех пор я, кстати, знаю, что хорошо вколоченный новый кран течет гораздо меньше плохо вкрученного старого.

Через пару месяцев потек кран на кухне. Технология была мне известна. Единственное отличие заключалось в том, что этот кран был маркирован красным. Из него — до того, как он приказал долго жить — текла горячая вода. Я решил рискнуть.

Кому-то это может показаться странным, но, оказывается, горячая вода подается под гораздо более сильным, чем холодная, напором. По крайней мере в той конкретно взятой квартире. В жерло фонтана я с первой попытки не попал. Кому-то это может показаться странным, но, оказывается, не стесненный узкой горловиной крана поток — гораздо горячее того, что мы привыкли использовать при мытье посуды. Со второго раза я тоже не смог насадить новый кран на резьбу. Пол кухни начал покрываться слоем кипятка. Я находился в квартире один.

С тех пор я люблю говорить, что у меня повышенный болевой порог. Потому что я все-таки навинтил новый кран на резьбу, вслепую, в густых клубах пара, обеими руками — наощупь в крутом кипятке. И только после этого опустился на пол, находясь на грани обморока от болевого шока. Затем я окатил кисти рук ледяной водой и убрал воду с пола в кухне. Через три часа руки сбросили всю кожу до запястий включительно. Друзья еще месяц дразнили меня Фредди Крюгером. А я с тех пор недолюбливаю проблемы с сантехникой.

А тут этот сосед, прямо посреди обеда, со своими чудовищными аберрациями: «приезжай, у нас проблемы с сантехникой».

Через какие-то полчаса я был дома. Закурил, и рекогносцировался на местности. Прорвало трубу на моей кухне. У соседа уже текло по потолку. Воду, к счастью, успели перекрыть до моего приезда. Я прикурил вторую, и оценил сложившуюся обстановку. На дворе — восьмое мая. Около пяти вечера. Укороченный день, толпы подвыпивших подростков на улицах и мужики по трое в подворотнях. Мне сразу расхотелось идти в ЖЭК.

Тем не менее, я туда пришел, подергал ручку запертой намертво двери, уныло прислушался к мерному звяканью стаканов внутри. Проще было усилием воли перенести Эйфелеву башню в Магадан, чем уговорить кого-то здесь вникнуть в мою проблему. Не спас бы ситуацию и стандартный для нашей страны подход к решению такого рода проблем. Сегодня был особенный день — накануне великого праздника сантехники пьют за свои.

Я побежал на рынок. Спросил у торгующей пуховиками печального вида женщины неопределенного пола, где продаются трубы и вентили. Даже когда я с похмелья заговорил в электричке на Малую Вишеру по-немецки, на меня смотрели не так презрительно. «С четырех сидят у восточного выхода», — сжалилась отчего-то женщина, и ткнула замызганным пальцем с отгрызенным под корень ногтем куда-то вглубь рынка. Видимо у меня был слишком жалкий вид. Как у потерявшегося щенка, после встречи с носком ботинка случайного прохожего.

Я рысцой побежал в указанном направлении. Нашел сидящих вокруг заботливо укутанного газеткой ящика пятерых бывалого вида мужиков. Стараясь смотреть подобострастно и самоуверенно одновременно, изложил свою проблему.

Разливающий медленно поставил бутылку на импровизированный фуршетный столик. Не спеша поднял глаза — не на меня, нет, но в моем направлении. Глаза выражали многое, в основном — тоскливую жалость к неудачнику, смятенно стоявшему перед ними, королями рынка, присевшими отдохнуть от трудов праведных и немного расслабиться в честь праздника. Он пожевал губами и неожиданным густым басом наставительно припечатал:
— Да ты охуел — трубы сегодня должны гореть, а не лопаться!