Третий день погода на улице какая-то невнятная. С одной стороны — снега, кажется, больше не предвидится. С другой — неясно, то ли глаза от избытка ультрафиолета защищать, то ли тельце — от нехватки теплового излучения свыше. В общем, моя натура, хоть и несклонная к компромиссам, вывалилась из дому в кожаной куртке, темных очках навыкате и без сигарет. Тот самый абрис, который послужил как-то причиной развязки чудесной дискуссии с коллегой.

...Было это после обеда. Течение жизни замедлилось, хотелось небрежно говорить о нетленном. Сан Сергеич пространно жаловался на то, что в Праге никто не стреляет сигареты на улице. Я, укладываясь в стилистику, ответил:
— Да у меня и в Москве крайне редко сигареты испрашивают. — Саша неспешно оглядел с ног до головы мои сто девяносто сантиметров, упакованные в кожаную куртку на косой молнии, джинсы и ботинки с острыми концами; спокойно перевел взгляд на темные очки и, тщательно скрывая издевку, елейно уточнил:
— А ты всегда в таком виде ходишь?

Вот я и вышел прогуляться сегодня.

Потому что мне нужно было обдумать очередные варианты изящного решения теоремы Ферма.

Через час мне захотелось курить. Я зашел в маленький магазинчик подотряда «24, но если надо — то 25 и больше». Попросил «Беломор». Изумился наличию Урицкого (для некурящих и малолеток: «Беломор» производства фабрики им. Урицкого против Дукатовского, или, там, Явского — как кубинские сигары против вьетнамских). Расплачиваясь, я обратил внимание на то, что в кошельке приветливо пахнет финансово-половым кризисом (заглядываешь — и видишь хуй). Отделение Сбербанка оказалось в этом же доме. Я буквально взлетел по лестнице, толкнул дверь и сделал шаг внутрь...

Мраморный пол — это красиво. Во всех случаях, кроме одного: если твой язык непроизвольно слизывает с него вкус чужих подошв, правое предплечье готово разломиться надвое и кто-то продолжает выкручивать руку, а в ухо тебе уперся шершавый прорезиненный конец дубинки — мраморный пол перестает нравиться. Я всхлипнул. Попытался вспомнить, зачем лежу в такой позе. И тут, внезапно, как вой комара на морозе, в моё свободное от дубинки ухо впился резкий голос: «Фамилия?». «Матюшкин. У меня в кармане куртки документы есть...» — против воли вырвалось из меня, и я с запозданием вспомнил, что прелестями регистрации в этом милом во всех отношениях городе я не отягощен.
— После. — Голос был нарочито самоуверен, от интонаций буквально разило недавно присвоенным сержантским званием. — Ты один?

Я неожиданно развеселился. Видимо, сказался шок.
— Нет, зачем же. Сейчас ребята на С-300 подъедут.

Беззлобный, но ощутимый удар по почкам. Острить, определенно, нужно завязывать.
— Зачем «Беломор» покупал?

Я сорвал с кончика языка примерно восемь изящных остроумных ответов и прохрипел: «Курить. Люблю иногда. Ностальгия.»

Мою руку отпустили, потом ухо перестало ощущать прелесть плотного контакта с дубинкой. Рывком поставили на ноги. Сержант внимательно вгляделся в мое лицо и засмеялся, демонстрируя миру гнилые прокуренные зубы.
— Это не он. — И, уже обращаясь ко мне, произнес фразу, смысл которой мне до сих пор не совсем понятен:
— А ты поаккуратнее с «Беломором». У нас тут план-перехват.