К частной собственности я отношусь трепетно, потому дверь в свою квартиру стараюсь не запирать. По мере возможности.

Жилище в угловом доме города, на Планерной, на десятом, последнем этаже — очень этому способствует. Располагает выйти в магазин, слегка притворив дверь, чтобы вернуться с сумками и не возиться с ключами.

Так было и в этот раз. Часов в десять вечера мне внезапно захотелось пива. Я давно подметил за собой эту странность: в ленинградские жидкие сумерки, в зыбкое время между тусклым днем и прозрачной ночью — мне никогда не хочется ничего низменного. Я могу только читать Бродского, пить пиво и думать, глядя в занавешенное недоделанной темнотой окно.

Я прикрыл за собой дверь и спустился вниз. Дом на отшибе располагает к прогулкам. Полчаса пешком до ближайшего магазина, ленивая ласковая перебранка с продавщицей, больше похожая на вялое заигрывание. Внимательные, с тревогой к собственным ощущениям,три глотка пива на крыльце. Затем — путь домой, под аккомпанемент веселого позвякивания снизу, из пакета.

Восемнадцать лестничных пролетов до своей квартиры я преодолел почти бегом. Хотелось, отчего-то, снова припасть глазами к окну, к сумеркам, к тишине. Рывком распахнул дверь, включил в прихожей свет и обомлел. Вообще-то я парень не из робких. Гопников на улице по другой стороне не обхожу и все такое. Но тут вдруг растерялся. То ли предвкушение долгого вечера в раздумьях перед черным квадратом окнана меня так повлияло, то ли нервы вздумали пошалить — не знаю. На полу, прямо передо мной, лежало чучело человека и сильно храпело. Назвать то, что я имел честь лицезреть — телом — язык не поворачивался. Причудливая поза,неестественно подогнутые под себя руки, невозможная кепка модели «бескозырка» на голове — все указывало на несостоятельность этого предмета в качестве кандидатана роль тела.

Я аккуратно, словно опасаясь разбудить спящего, опустил пакет на пол, стараясь не звякнуть. Снял куртку и шагнул вперед. Наклонился, присел на корточки, потряс чучело за плечо. В ответ мне раздался очередной, особенно громкий, раскат храпа. Я вернулся к своему пакету, не спеша вытащил из него бутылку пива, открыл ее ключами.Сделал три значительных глотка и огляделся. Моя прихожая ничем не отличалась оттой, из которой я выходил чуть более часа тому назад. Пустая вешалка, старая клюшка для гольфа, пара табуреток, какие-то полуувядшие цветы в тошнотворного цвета горшках. А посреди этого богатства — чучело человека. Не подающее никаких признаков жизни, если не считать храпа.

Я разозлился. Сделал еще пару глотков и решительно шагнул в сторону источника звука. Внезапно оно приоткрыло один глаз и с изумлением уставилось на меня. Насколько позволяли сконцентрироваться на выражении изумления — десятка полтора промилле. Во взгляде застыл легкий ужас. Призрачный такой, еще неоформившийся. Как летний ветер под Ялтой.
— Ты зачем? — спросили губы, беззвучно, на выдохе.
— Я тут, вообще-то, живу. — Я постарался вложить весь отведенный мне природой сарказм в интонацию, плюс накинул еще процентов двадцать сверху.
— А я… А я… А я тут сплю. — Не растерялось чучело.

Мы помолчали. Маринеску, если бы увидел эту мизансцену, был бы вынужден бросить драматургию и пойти торговать подержаными автомобилями.

Наконец, мне это надоело. Я решительно сдвинул брови к переносице, вложил в голос максимум металла и проскрежетал:
— Выметайся. Уже поздно. А мне завтра на работу.

Чучело покорно поднялось с пола, затратив на этот трудоемкий процесс не более получаса, бочком проскользнуло мимо меня к дверям, обдало кислым запахом и вдруг приосанилось. Остановилось в дверях, расправило плечи и внятно произнесло:
— И? Сколько я вам должен за постой?