Яша Кройц женился прямиком из родительского дома — в однокомнатную хрущевку. В районе, который и сам, казалось, не был до конца убежден в своем праве называться Питером. Даже моя тогдашняя квартира на озере Долгом («в жопе и еще тринадцать остановок на трамвае») казалась в сравнении с Яшиной халупой — центром города.

Новоселье было шумным и бестолковым. Спонтанные сокурсники, нелепая Нинка из Медицинского, напросившаяся в незнакомые гости — с лояльно-безразличным к женскому полу Немировым… Дешевая водка из магазинчика неподалеку, перемежаемая выспренно-бездонными тостами, пилась немного через силу. Кто-то курил на лестнице (не нужно, наверное, и говорить, что новоиспеченная Яшина супруга не только запретила застенчивому скрипачу курить в квартире, но и на четверговый преферанс в нашу компанию не отпускала), остальные грустно и тихо беседовали в двенадцатиметровой гостиной. Убранство комнаты гордилось диваном и двумя стульями при старинном, круглом, неизвестно как сюда забредшем столе.

Почти все гости разошлись еще засветло. В квартире удушливым туманом клубилось недовольство хозяйки. Мы не казались ей достойными людьми. Валерка явился в ватнике и фетровой шляпе с полями, на мне был двубортный костюм и шейный платок; на пороге, утопив дверной звонок пальцем, и не отпуская его, мы стояли в обнимку. Подарили кастрюлю и две бутылки водки. Те еще персонажи, в общем. Внутренний мир наш, даже если и был чем-то ценен, в таком непрезентабельном облике не имел никаких шансов на представление. Фамилия Мандельштам прозвучала бы здесь кощунственно. Остальные гости были не лучше, в социологическом плане. Разве что одеты менее эпатажно.

К десяти остались мы с Валеркой, явно томившиеся нашим присутствием — хозяева и две бутылки водки. Я произвел рекогносцировку, отметил притаившийся под окном кухоньки — уголок и утвердительным тоном приспросил: «Ну, ночевать у вас есть где». После чего, с невозмутимым, как у Джоконды, взглядом, откупорил бутылку и разлил.

В полночь я вышел пройтись. Не то, чтобы меня привлекал променад именно в этом районе, нет, меня привлекал сам процесс ходьбы. Я неспешно вышагивал по совершенно пустым улицам, курил, думал.

Когда я вернулся, Кройцы спали, а Дыбин сидел без света на кухне. В темноте он напоминал гипотетический овощ пера Босха. Я присел рядом и сделал попытку заглянуть ему в лицо. Он выдержал взгляд моих тридцати глаз, сосредоточенно кивнул и встал, держа спину абсолютно прямо, кивнул еще раз и удалился в сторону уборной. Я не стал ему препятствовать. Тем более, пока я гулял, он допил почти всю водку.

Через десять минут я вяло подумал, что пора его выручать. Через двадцать — заволновался. На двадцать пятой минуте почти решил пойти проведать бесследно исчезнувшего члена моего ночного экипажа. И тут из комнаты раздался визг.

Я рассудил, что самое разумное сейчас — не вмешиваться и побежал в сторону источника звука. Дверь в комнату была открыта. Моим глазам, привыкшим к полумраку еще на кухне, предстала удивительная картина. На полу перед диваном, в одних трусах, восседал мой друг Дыбин, вращая совершенно безумными глазами. Диван за его спиной торчал перпендикулярно полу, как будто это был не диван, а гимнастический конь. Из-за смотревшей строго в зенит спинки торчала тоненькая женская рука, в белом полупрозрачном рукаве с кружевами и методично колотила Валерку по темечку. Кулачком, напомнившем мне абрисом — незрелый плод инжира.

Как потом выяснилось, Дыбин перепутал двери. Проникнув в комнату, он приметил диван, и целеуказание в его не совсем ясной голове сменилось. Он со всей ясностью осознал, что пришел сюда спать. Валерка неслышно присел на край простыни, разделся и сделал попытку прилечь. При весе больше центнера — такую операцию произвести грациозно непросто. Но он попытался. И это погубило всех участников процесса.

В диване что-то хрустнуло, и он сложился пополам. Схлопнув собой недоуменно ругавшихся вполголоса хозяев квартиры и прижав их друг к другу теснее, чем они могли того пожелать. Сверху на них упало грузное тело Дыбина. И немедленно захрапело.

Советские диваны делали на крепких пружинах. Кройцы были неопытной, инфантильной, тщедушной парой. Они попытались аккуратно вытолкнуть тело вверх. Что непросто сделать, когда у тебя одна рука тесно прижата к возлюбленной где-то в районе живота, а второй ты никогда не поднимал ничего, тяжелее скрипки. Про вклад Яшиной супруги в избавление от голого тела — я и не упоминаю.

Так они действовали минут десять. Слаженно, но бестолково. В таких семьях так часто бывает. И тут Валерка заворочался во сне. Напоровшись, как потом клялись все трое, одной из чувствительных частей тела — на острый локоть кого-то из партера. В этот момент я на кухне услышал визг.

Тренированное тело выбросилось из тисков вероломного дивана и оказалось на полу. Дыбин сильно ударился бедром, но заставил себя сесть.

Сверху, как я уже упоминал, его принялся колотить тощий девичий кулачок.

И тут Валерка не выдержал. Он встал во весь рост, окинул взглядом помещение, окончательно проснулся и зарычал:
— Ну, Кройц! Еще раз — и я тебя вообще на диван не пущу.