Новый 2001 год я встречал в Берлине. В небольшую квартирку ожидалось нашествие весьма разношерстной публики. Преимущественно — немцев и русских. Признанный красавец и успешный ловелас Андрей предупредил, что он будет с француженкой. Рассказы о том, как три дня назад он с ней познакомился и просьбы одолжить пятерку на очередной букет отнимали у меня половину свободного времени и порядка двадцати марок в день на оплату телефонных счетов.

Это был мой первый Новый год в Германии, вокруг — Берлин, гости — крайне симпатичны, поэтому я отнесся к процессу подготовки праздника со всем тщанием. То есть не только закупил столько алкоголя, чтобы дважды не бегать, но и написал длинное стихотворение, в котором каждому гостю отводилось по эпиграмме.

После того, как все-таки пришлось сходить на заправку (уместно звучит, не так ли?) — я расчехлил гитару. Немцы худо-бедно понимали русский язык, Андрей же склонился к уху своей француженки и попросил меня помедленнее, дескать, он будет ей переводить. Помедленнее — так помедленнее, вам же хуже, — подумал я и затянул:

И так далее, в том же духе. Эпиграмм, как я уже упоминал, хватило на всех. Я пел «Вот и Нильс — нахмурил брови Псковские, // никогда ведь и не скажешь, что с каплагеря. // Он давно уж Бранденбургские с Покровскими // двери путает и шнапс ругает брагою…». Андрей нежно шептал во французское ухо перевод. Я пел «Сашка, Сашка — воплощение спокойствия, // даже водку пьет состроив мину вескую. // Заорал хотя бы раз бы „ой ты гой еси!“ — // вот тогда бы я признал бы кровь расейскую!…». Андрей наклонялся все ближе к завиткам волос на шее. Наконец дошло время и до эпиграммы на самого Андрея. Я прокрутил в голове текст и ужаснулся. Как-то оно раньше мне в голову не приходило — сопоставить мои вирши и амплуа Андрея. Но менять что-то было поздно. И я скороговоркой грянул:

Я зажмурился и проорал с головой в омут:

Дикий хохот людей, смотревших, естественно, на виновника торжества, сотряс стены. Андрей, во-первых обладал прекрасным свойством краснеть до кончиков волос. Во-вторых, процесс перевода захватил его настолько, что за смыслом текста он конечно следил, но, как бы это сказать, с некоторым отставанием. Пинг до мозга шел с таймаутом секунды на две.

Я вынужден был экспромтом сочинить еще два четверостишия, объясняющие «аллегорию», что-то про тупых преподавателей института, в котором учился наш герой-любовник, которым Андрей вынужден совершать дефлорацию головного мозга, и которых, по сути, учит он, а не они его, что и мешает молодому во всех отношениях Андрею уделять достаточное количество внимания женскому полу. Не менее коряво, чем я рассказываю сейчас, но ситуацию это спасло. Мы продолжили пить, есть и веселиться.

Через день мне позвонил Андрей и предложил встретиться. Я погрустнел, но на встречу поехал. Андрюха встретил меня бутылкой дорогой водки:
— Спасибо тебе, — проникновенно сказал он. Теперь я во время лекций спокойно езжу к той Машке, ну ты помнишь.