Существуют в мире точные науки. А значит, существуют и неточные. Среди неточных, я думаю, первое место занимает филология.
_{С. Д. Довлатов, «Чемодан»}

Неточные науки — бич современного общества. За последние сто лет стало модно получать высшее образование. При этом сама этимология слова «высшее» подразумевает превосходство степени. «Высшее достижение» в спорте — это мировой рекорд. Не результат на уровне третьего разряда, а лучший в своем классе. Людей с высшим образованием не может быть больше десяти процентов; если показатели на уровне пятидесяти, это уже не высшее, а среднее образование. Но за последние сто лет это стало модным. Даже менеджеры среднего звена, которым для успешной работы требуется лишь неуемная коммуникабельность, да отсутствие принципов — и те зачем-то параллельно с офисным присутствием тратят драгоценные вечерние часы на освоение корочек.

Спрос, как известно, порождает предложение. Академий развития одних, как собак нерезаных.

Нас окружают люди, окончившие институты и университеты по таким причудливым специальностям, что становится обидно за свой диплом инженера. Впрочем, до того, как стало возможным учиться «на менеджера», балласт на судне «высшего образования» цвел не менее пышно. Я попытаюсь максимально необидно (хотя мне, признаться, будет непросто) объяснить, почему «неточные науки» — это оксюморон, порочащий значение самого слова «наука».

Сразу оговорюсь, я не заносчив по отношению к людям, не ставшим профессорами. Более того, я считаю, что даже на нормальных специальностях обучение нужно свести к двум годам плотной базовой теории. Все, что принято преподавать на третьем-шестом курсах — добивается внеклассным чтением в пределах востребованной индивидуумом области за месяц. Но меня дико бесит, когда люди с дипломами всяких «психфаков» и «институтов последовательного сексуального развития» начинают выдавать болезненные представления о мире своих преподавателей за истину в последней инстанции.

Чем хороша точная наука? Точная наука пляшет от печки. Все начинается с аксиоматики. Пусть «круглым» называется херня без углов, а «прямоугольным» — херня с четырьмя равными углами. Тогда вот этот стол — круглый, а вон тот — квадратный. Если мне захочется называть прямоугольное круглым — мне достаточно лишь ввести свою аксиоматику и все силлогизмы останутся верны. Математики, предлагающие новые теории, как правило, вводят помимо аксиоматики еще и новую терминологию. В общей алгебре появляются группы, кольца, поля — которые не ассоциируются по звучанию ни с чем, кроме собственного определения в заданной аксиоматике.

Создатели неточных наук аксиоматикой не заморачиваются. Поэтому определения строить не на чем. Казалось бы. Но тут на сцену выходит прекрасный казуистический прием: а давайте будет оперировать терминами, которые и так всем интуитивно понятны (читай: которые каждый понимает по-своему). Складывается ощущение, что терминология нарочито скопирована из словаря шестнадцатилетней пэтэушницы, чтобы возможных толкований было как можно больше. Я совсем недавно в дружественном журнале увидел протагонистическую «эмоцию» в рамках некоего текста, претендующего на догму. Я способен бесконечно приводить опровергающие примеры для каждого определения этого т. н. термина, потому что любая попытка объяснить своими словами интуитивно понятное без аксиоматики — обречена на провал.

Адепты точных наук любят придирки. Соль математического доказательства в том, что придирки можно смаковать, как ходы красивой шахматной партии. Апологеты наук неточных придирок боятся. Потому что карточные домики их умозаключительных построений рассыпаются от любого столкновения с критичной мыслью.

Точная наука — это набор однозначных выводов из полного непротиворечивого минимально достаточного набора аксиом. Не согласен с аксиоматикой — нормально, никто не против; строй свою и живи в ней. Наука неточная — это документальный фильм о безумных фантазиях несчастных авторов теории. Несогласных принято линчевать, апеллируя к несокрушимым аргументам наподобие «очевидно», «странно, что вы этого не понимаете» и (любимое) «почитайте первоисточники, бессмысленно спорить с профаном». Да на хрена я стану читать первоисточник, если тезисы можно опровергнуть логикой на уровне третьего класса?

Никто в здравом уме не поверит и в эмпирическую теорию (хотя, конечно, они не так страшны, как умозаключительные). Эмпирическую теорию можно принять, допустить, использовать — но лишь с оглядкой на ее вероятную несправедливость. Поэтому, дорогие мои немногочисленные читатели, заклинаю вас всеми силами: даже если вам нравится какая-нибудь неточная теория, вы считаете, что она абсолютно верна, и вы с успехом ею пользуетесь уже на протяжении сотни лет… помните! — люди разные, и если вы начнете применять гипотезы этой дисциплины к окружающим — может случиться и так, что результатом станет ушат холодной воды, или даже левый джеб. «Their tastes may differ», — как сказал однажды Бернард Шоу, правда, по другому поводу.