Среди моих многочисленных талантов отсутствует, к сожалению, способность к изучению языков. Невзирая на подтвержденное гонорарами умение писать внятный код на почти дюжине искусственных, человеческие даются мне нелегко. Видимо, сказывается моя латентная интровертность. Если бы у меня была такая возможность, я бы охотно общался с окружающими на фортране. Но в языках сопряжения с себе подобными есть что-то неуловимо неформализованное.

Полагаю, основная ошибка адмирала Грейс Хоппер — заключалась в непонимании основ устройства той штуки, которую программисты используют вместо мозга. Кобол умер благодаря тому, что его синтаксис напоминал разговорную речь, а это непозволительная роскошь для компьютерного языка. Непопулярность в широких кругах эрланга имеет схожие корни. Язык, посредством которого мы общаемся с компьютером, должен быть громоздким, как go, иметь отталкивающий синтаксис, как rust, и выглядеть достаточно по-идиотски, как c. Тогда успех гарантирован. Даже у css есть шанс быть показанным в фильме про хакеров на экране взлома неприступного сейфа. Программистам комфортно, лишь если их реплики понятны только таким же нелюдям, как они сами. Да и то — при помощи бесконечного количества вспомогательных средств, наподобие компилятора, линтера, форматтера и трейсера.

Человеческие языки создавались и развиваются простолюдинами. Все эти «ложить», «крайний», «база», «зво́нит» — отвратительные любому нормальному человеку — проникают в разговорную, а затем — и в письменную речь и прочно укрепляются в ней, вопреки взвизгам пуристов от семантики. Даже установление грамматики — процесс факультативный, происходящий от праздности какого-нибудь Небрихи, и я что-то сильно сомневаюсь, что Сервантес обошелся бы без своего романа, родись основоположник конституции испанского языка на сто лет позже.

В общем, мне не хватает в разговорных языках строгости и ссылочной целостности. Поэтому они мне не покоряются. Сначала английский, потом — немецкий, теперь — испанский и немного каталанский — сопротивлялись изо всех сил перспективе быть вложенными в мои уста. Я могу объясниться в кафе, я даже умудряюсь не только читать лекции на бусурманском, но и острить так, что аудитория смеется, но знали бы вы, насколько я был бы более приятен в общении, если бы было возможно излагать свои мысли да пусть даже на PHP.

К сожалению, в имперской социалистической монархии, каковой оксюмороидно является Испания, это не представляется возможным. Поэтому приходится доносить свои мысли и чаяния на слаботипизированном выходце из латыни.

После ремонта в ванной комнате выяснилось, что новые модные крючки не предназначены для простого набрасывания на них куска тряпки: мохеровая гадина соскальзывает. Вариант просто выбросить дюжину полотенец и купить новые с бретельками — я отмел сразу, менять машину, как только засорилась пепельница, я не приучен. Кроме того, иногда нужно немного размять затекающие от постоянной долбежки по клавишам пальцы. Я отправился в магазин ниток и иголок, как единственный в семье человек владеющий техникой механизированного шитья. В это сложно поверить, но я оставил свой бильярдный кий в России, а швейный агрегат все-таки запихнул в набитую до отказа машину при переезде. В общем, ранним субботним утром я нарисовался в небольшом магазинчике, забитом мулине и прочими разноцветными текстилями. Барселона богата такими уютными семейными бизнесами.

— Доброе утро, — произнес я с максимальной бодростью, на которую был способен. Я знал, что дальнейший диалог потребует от меня гораздо бо́льших усилий.
— Доброе! — приветливо, хотя и несколько удивленно, отозвалась хозяйка магазина. Не думаю, что белый цисгендерный иностранец мужского пола там был самым частым утренним гостем.

Я напрягся. Я всегда напрягаюсь, когда мне случается выглядеть идиотом по доброй воле. Разумеется, перед этим я полчаса просидел в машине, припаркованной под знаком «остановка запрещена» в ста метрах от цели моего путешествия, проверяя свой словарный и грамматический запас. Слово «шить» в моей повседневной вербальной жизни попадалось нечасто, поэтому его пришлось зазубрить. С зубрежкой у меня всегда были сложности: обычно я выезжаю на наглости и природном обаянии, которые многие ошибочно принимают за эрудицию и интеллект. Короче, я подготовился к непростому разговору.

— Necesito tirantes para coserlo a las toallas, — должен был сказать я, но как всегда споткнулся посередине фразы и принялся судорожно обдумывать грамматику. Испанский язык коварен бесконечным количеством похоже звучащих слов, как конъюнктивит. Байку про «я хотел бы купить дюжину четвергов» («jueves» вместо яиц «huevos») не рассказывал от первого лица только ленивый. В общем, в звенящей тишине утреннего магазина аксессуаров для кройки и шитья, раскатисто прогремел мой напряженный бас:

— Necesito tirantes para coger… — и я запнулся. «Coser» и «coger» — всего одна буква, в общем-то. Плюс есть еще «cojer», который тоже подходил по смыслу, и который, видимо, и выплыл из глубин моего подсознания. Но любой испанец слышит разницу между «cojer» и «coger», а я, как выяснилось, перестарался с горловым нажимом. Буквально, «это он не матерится, это у него голос такой».

Если перевести дословно, я на расщеплении связок огорошил продавщицу сентенцией: «Мне нужны подтяжки, чтобы поебстись». И замер выжидающе. Решил, что и без выскользнувших из оперативной памяти полотенец «toallas» меня должны понять. Продавщица как-то избыточно покраснела, для утренней сценки в магазинчике. Я снова открыл рот, чтобы повторить свое заклинание, но тут ее осенило, мой акцент и ее профессия — пусть и с некоторым опозданием — натолкнули ее на правильный путь. Недоразумение с «coserlo» было улажено, настала моя очередь краснеть (если бы я только умел краснеть). Я разжился петельками и нитками и вышел восвояси.

В спину мне донеслось сдержанное хихиканье, и я услышал: «Шей аккуратно!». Вот только я до сих пор не уверен, «¡Cose con cuidado!» или «¡Сoge con cuidado!».