Мораль господ

Небо здесь слишком синее,   закон по всем швам трещит Мораль — право слова сильного,   меч накрывает щит.

Гордости вдо́сталь выдано,   благородства тавро — выкорчевано, выдрано   всё остальное добро.

Нет моральных явлений,   лишь трактовка иных. Сквозь суету поколений   сильный бьёт дух под дых.

Лишь благородством меряна   мораль дедов и отцов. Ценность любого мерина —   в количестве жеребцов.

Судьба дарит лучшим — сына,   имя в склеп и на герб. Кровь — голубая в синюю,   струной натянутый нерв.

Мораль рабов

Слабый труслив и жалок;   робок, ничтожен, зол. Смирение из-под палок —   на столе недосол.

Нет милосердия в братстве,   в равенстве до мантисс. На благородство разве   способен такой метис?

Жалость — печать порока,   зависть — удел раба. Без страха и без упрёка   отходну́ю бьёт барабан.

Слабый — в быту дешевле.   К смерти ближе на шаг. Ропот — не гул, но шелест —   не мат, но — беззубый шах.

Зависть толкает в пропасть.   Право тва́ри — дрожать. Врождённая сучья робость —   ею и дорожат.

Two Talks to Nietzsche

Master Morality

The sky here glares too blue and bright, The law is torn at every seam. Morality is the strong man’s right, The sword above the shield supreme.

Pride is bestowed in ample streams, Nobility stamped with lasting brand; But all the other, gentler dreams Are rooted out, erased by hand.

No moral “facts” are ever true, But readings shifting, claimed, recast. Through clouds of generations’ view The strong strike spirit in the chest.

By noble worth the sires abide, Their fathers’ law, their ancient codes: Each nag is measured, horse by pride, By how it fattens up the loads.

Fate grants the best a son, a name, To crypt and crest their kin record. The blood—blue flowing into flame, A tightened nerve, a sounding chord.

Slave Morality

The weak are coward, base, and small; They cringe, they rot, they gnash, they lack. Their meekness beaten—saltless all, A tasteless bread upon the rack.

No brotherhood breeds mercy true, Where equals swarm in noiseless hiss. What noble thing could ever bloom Within a mongrel strain like this?

Pity—the brand of base disgrace; Envy—the slave’s allotted doom. The drumroll tolls its parting place Without reproach, without a boom.

The weak are cheaper day by day, A step yet nearer death’s embrace. Their murmur’s not a roar, but fray— Not curses, but a toothless chase.

Envy drives downward into pit; The creature’s right: to quake, to hide. Born with a coward’s spine—by it They live, they treasure, they abide.