Я пришел в Агентство в начале лета. Много проектов, нехватка кадров. Несколько небрежных собеседований – и я стал копирайтером. Портфолио у меня не было; разве что – нескольких невнятных статей, многие из которых – под чужими фамилиями.

Компьютер мне выделить не смогли, но обещали максимально быстро эту проблему решить. Поначалу я пытался творить дома, но достаточно быстро понял: специфика абонентского обслуживания в сфере рекламного бизнеса не терпит удаленной работы.

Я перебегал от одного незанятого компьютера к другому, пользовался личной почтой для деловой переписки и ощущал себя идиотом. Мне нравилась работа, нравились люди вокруг. При этом меня могли в любой момент попросить освободить рабочее место, и я терял возможность дописать текст, который нужно было сдать вчера.

Через месяц проблема решилась.

У меня появилась собственная тачила, видавший виды третий пень со ста двадцатью восемью метрами оперативки на борту. Видеокарта пошаливала, пятнадцатидюймовый монитор рассеянно мерцал выжженным до предела люминофором. Я был, кстати, совершенно счастлив.

В Агентстве работали разные люди. Гениальный арт-директор, талантливые дизайнеры, мастерски владеющие словом и делом – копирайтеры и режиссеры. Даже среди менеджеров попадались толковые.

Пользоваться электронной почтой не умел никто. Открывая утром свой почтовый ящик, я неизменно находил там десять-пятнадцать пустых писем с неназойливо опущенной темой сообщения. Информативная часть содержалась во вложениях, делая практически невозможным поиск и раздувая размер моего почтового ящика до нескольких гигабайт в неделю.

Старший менеджер Верочка, отвечая на письма, пользовалась кнопкой «Forward», поэтому несколько писем каждое утро я получал со своего почтового адреса. Как это не сделало меня амбулаторным клиентом Скворцова и Степанова – мне неясно по сей день.

Общий уровень культуры переписки можно проиллюстрировать всего одним примером. Генеральному директору крупнейшего клиента, приносящего Агентству более двух миллионов долларов ежегодно, Верочка отправляла письма, начинающиеся так: «hello, ivanov».

Орфографические описки – этот термин стал мне понятен когда я приобрел важный навык – научился продираться сквозь небрежность и косноязычие наших менеджеров. В двадцати описках очень несложно замаскировать две-три полноценные ошибки. А русский язык на курсах прожженного менеджмента не преподают.

В любое время в нашей клетушке мог появиться всклокоченный ведущий проекта и вербально донести техническое задание. Единственное, что проговаривалось в таких случаях четко и ясно – срок выполнения. В лучшем случае – на презентацию концепции давался день. В худшем – час. Я лично пытался учить менеджеров пользоваться какими-нибудь программными средствами ведения проектов. Но о чем могла идти речь, если почтовый клиент оказывался для этих людей слишком сложным инструментом, а планирование сроков легко подменялось дополнительной загрузкой креативного отдела.

Отдельных слов, безусловно, заслуживают клиенты. Выведенное причудливым желтым местоимение «Вы» всегда пишется с большой буквы, если вы, конечно, испытываете уважение. Тексты профессиональных копирайтеров всенепременно подвергаются не только корректуре выпускницами текстильных училищ, но и редакторской правке. Единственный клиент, который прислушивался к моим аргументам и в результате получил действительно отличный буклет, пожелал остаться неизвестным.

Я в здравом уме и твердой памяти уходил в этот бизнес. Я согласился на вчетверо меньшую зарплату. Столько, скажу честно, я не получал с девяносто пятого года.

Но я не давал согласия на работу в атмосфере вопиющего непрофессионализма. Я не стремился обучать менеджеров и руководителей проектов вести дела. Никто не в состоянии заставить меня делать что-либо из-под палки.

Я не привык к тому, что меня рассматривают как инструмент оболванивания заказчика. Как выяснилось, одно из крупнейших рекламных агентств не заинтересовано в высококвалифицированных кадрах. Любой ассистент помощника менеджера может написать пресс-релиз, который устроит клиента – и все они этой возможностью тщательно пользуются, внося коррективы в тексты копирайтеров. Вместе с коррективами в тексты неизбежно проникают стилистические, а иногда – и орфографические ошибки.

За два месяца работы я так и не успел понять, зачем Агентству нужен креативный отдел.

Тут и подошел к концу мой испытательный срок. Я оказался в вакууме – никто не интересовался результатами моей работы; никто из руководства не сделал попытки со мной поговорить. Я вяло напросился на собеседование с руководителем офиса, полчаса говорил о том, что можно было бы сделать. На следующий день мне пригрозили штрафом за невыполнение чужих менеджерских обязанностей.

Кстати, пока теплился мой испытательный срок, Агентство провело принудительное тестирование сотрудников. Доводя до моего сведения мои результаты, сотрудница центра оценки уверенно заключила: «Ну, я уверена, что вас здесь ценят, холят и лелеют».

Так вот, когда я услышал о перспективах подвергнуться штрафу за плохую работу отдела менеджмента, я с горечью вспомнил эту фразу.

С тех пор я не работаю в Агентстве.

Просто потому, что я привык к взаимному уважению.