Антон появился в офисе ближе к вечеру. Яркий подарочный пакетик нелепо смотрелся в его руках…

Все началось с того, что месяцем раньше я заявил, что терпеть не могу виски. Спор о вкусах довольно быстро перешел в кульминационную стадию («да ты вообще ничего в алкоголе не понимаешь»), а я остался при своем мнении насчет разделения крепкого алкоголя на три вида:

• экспортный вариант Кристалловской «Столичной» + мценская «Можжевеловая»;
• некоторые сорта водки производства Мценского завода, Ливиза и того же Кристалла;
• бухло.

К коньякам я отношусь прохладно, текилу недолюбливаю за непредсказуемость, всякие джин-ромы — не предназначены для нефильтрованного опрокидывания внутрь. Антон это запомнил.

Войдя к нашу комнатку, он неторопливо со всеми поздоровался, после чего запустил пятерню в целлофановое нутро пакетика. На свет божий показалась бутылка «Jack Daniel's Old No. 7». Антон сказал:
— Это — говно средней паршивости, просто, чтобы ты понимал, чем «Whiskey» отличается от «Whisky».

Он снова опустил руку внутрь пакета и — уже с видимым усилием — извлек оттуда деревянную коробку, похожую на упаковку посылки образца конца семидесятых. Одна стенка оказалась стеклянной. Из-за стекла на меня смотрела бутылка «Booker's».
— А вот это — чтобы ты знал, чем «Whiskey» отличается от всего остального.

Вечером я нес цветастый пакетик в сторону дома, бережно сжимая его в руках.

Я подавил в себе искушение откупорить одну из бутылок и, сжимая горлышко в руке, идти по Кантемировской, отхлебывая на ходу.

Обхватив тару для переноски бесценного ключа к пониманию концепции устройства мира в области алкогольного Эвереста двумя руками, прижимая ее к груди и ежесекундно заглядывая внутрь, я удачно миновал турникеты и спустился в метро. Расталкивая локтями окружающих, образуя тем самым вокруг себя пустое пространства радиусом около полутора метров, я зашел в вагон и сел.

Народу было уже немного; подходил к концу поздний вечер трудового дня. Свободных мест, тем не менее, практически не было.

Напротив меня сидел спокойный усталый мужчина лет сорока пяти; было видно, что он не зря получает свою зарплату. Глаза его отдыхали вместе с остальным телом; мужчина рассеянным взглядом скользил по рекламным вывескам вокруг. На очередной станции вошла молодящаяся стервозного вида женщина в лосинах. Неестественно натянутая на скулы кожа и безумного покроя пальто выдавали в ней недавнюю пенсионерку, не смирившуюся со скоростью течения времени. При умело поставленном вечернем освещении ей можно было бы дать не больше сорока пяти лет. Она уверенным шагом прошла по вагону, остановилась рядом с усталым мужчиной напротив меня и прокуренным сопрано взвизгнула:
— Мы теперь платим за проезд, как все, так что уступайте мне место.

Мужчина медленно сфокусировал взгляд на ней. Пожевал губами. Еле заметно улыбнулся — пришедшим в голову ассоциациям, видимо. Потом расстегнул верхнюю пуговицу пиджака. Его движения были неторопливы, но естественно-грациозны, как у охотящейся пантеры. Продолжая смотреть на требовательную к своему статусу пенсионерку, замер, словно бы давая шанс одуматься. Увидел, что решимости в ней больше, чем в карьерном Белазе перед пересечением нерегулируемого перекрестка и, кряхтя, полез в карман пиджака. Вытащил оттуда потрепанный, видавший виды бумажник. Неспешно раскрыл его, достал червонец и протянул дамочке. Ее истошная истерика оказалась едва различима за раскатом хохота, сотрясшем вагон.

Мужчина помахал червонцем в воздухе, убедился, что дамочка не собирается его отобрать и столь же неспешными движениями — спрятал обратно в кошелек, который бережно упаковал в карман пиджака.

Я посчитал необходимым как-то выразить свое уважение. Достал из пакета «Daniel's», одним движением свинтил пробку и протянул бутылку через проход. Мужчина посмотрел на меня, оценивая мотивацию, взял бутылку, отхлебнул, посмаковал. Проглотил. Кивком головы поблагодарил меня, протянул бутылку обратно. Усмехнулся в усы и окликнул успевшую ретироваться в другой конец вагона дамочку:
— Красавица, иди садись. Я на тебе уже гораздо больше червонца заработал!