Один мой друг (мне имени не вспомнить) —
Стал часто по ночам являться сном. —
Скуластый подбородок резко вспорот
Как акинаком, алым тонким ртом.
Глаза сереют сумрачно, свинцово,
Нос заострился, руки в кулаках,
Он вольно держится — и выбрит образцово,
И взглядом не витает в облаках.
И, просыпаясь, я грущу подолгу,
В душ — не спешу, лежу, давлю кровать.
Он в каждом сне — в конце — идет в берлогу
В свою — один — а мне пора вставать.
И вспоминаю я года иные,
Когда в глазах его искрилась ночь,
Которой мы гуляли в жизнь, хмельные.
И я хочу понять, простить, помочь.
Я сердцем чую что-то наносное
В его поступках, жестах и словах.
Он должен был прожечь судьбу весною,
Но дело к осени — и проседь на висках.
Сарказм — иронии; цинизм — сильнее смеха.
Понять — намного проще, чем принять.
Утеха косточек — орех не без огреха.
И если принимать — так чтоб пронять!
А я ведь слышал, он остановился,
Ходили слухи, за режим — горой,
Болел, обрился налысо, женился,
Теперь — в Берлине — лечит геморрой.
А он не прятался — и даже не стремился,
Чем засветился — наглый фарисей!
Он не хотел знакомым старым сниться
Лишь иногда — побаловать друзей.
Он суету убрал на антресоли,
Позвал старьевщика — и тот печаль унес.
Теперь он безразличен к вкусу соли,
И говорит — что режет лук без слез.

× × ×
Один мой друг... Нет!— имя ускользает...
Недавно мне приснился в странном сне.
Там шла пальба по барышням глазами
И таял на ладошках мягкий снег.
И я проснулся, тихо встал с постели,
Побрел, шурша ступнями, как сквозь грусть —
Сквозь душ, — к своей извечной канители.
И было чувство, что кому-то снюсь.