Над чертой горизонта, далекой, чужой, великой,
  схлопнулся день, что принёс нам столько хлопот —
жаркой старухой, с круглым румяным ликом,
  вышла луна на дежурный ночной обход.

Звезды засветят ярче, сто́ит упасть в колодец.
  Поневоле ценить луну в предрассветный час —
начинаешь, когда словно первопроходец,
  прорубаешь мачете путь под негромкий вальс.

Свет струится, как музыка струнных альтов.
  Мягкий, белый, холодный, чужой, седой.
Отражается от земли, от листвы, от асфальта —
  умножается рябью луж, напоён водой.

Три минуты, еще пяток, даже может — десять,
  волшебство растает, в гримерку к себе уйдёт.
Так со сцены, бочком, незаметно, уходят дети,
  отправляясь во взрослый, первый ночной полёт.

Скоро здесь будет солнечно, шумно, тревожно, ярко,
  заблестит, отражаясь в лужах, шальной рассвет.
Перестанет Лауре скабрёзно шептать Петрарка —
  и швырнет случайному нищему горсть монет.

Этот миг как-то глупо ценить, замечать и помнить,
  завтра будет еще и еще, еще.

Над чертой горизонта — последний предсмертный вспо́лох,
  и луна навсегда исчезнет.

И хорошо.